(с.328). Как забыть такое чёрное время! Но церкви-то, значит, всё-таки работали? Выходит, хотя бы ценой головы можно было сходить и помолиться, и поставить свечечку за упокой собственной души, и младенчика окрестить. К тому же в одном вопросе однажды вышло послабление: «Запрет на ёлки был снят. В конце сороковых Сталин вдруг разрешил ёлки...»
Я прочитал это с изумлением и глубоким сочувствием к тебе, Ирина, как представителю чудом выжившего поколения той чёрной страны. В моей ничего подобного и близко не было. Начать хотя бы с ёлки. Ведь затея-то эта не русская и не православная, а католическая, пришла к нам из Германии вместе с бесчисленными немецкими принцессами, ставшими жёнами наших царей и великих князей. Произошло это только во второй половине ХIХ века. Нет же никаких ёлок ни у Пушкина, ни даже у Толстого при всём обилии у них разных балов и праздников.
Явившись из Германии, ёлка хорошо прижилась в стране, богатой еловыми лесами. А запретили её... Ну, надо думать, не запретили царским рескриптом, а стали осуждать и отринули в 1914 году, когда началась германская война. И было это при активнейшем содействии церкви, Синода. Ничего удивительного, если тогда в антинемецком порыве даже столицу переименовали на русский манер.
После революции эта тенденция царского времени сохранилась. Но опять же – никакого официального запрета, а просто - «не приветствовалось», а порой и высмеивалось. Так, Маяковский язвил:
И граждане, и гражданки,
в том не видя озорства,
Превращают елки в палки
в честь Христова Рождества.
Но ведь точка зрения поэта была ни для кого не обязательна, тем более, что сам Ленин, глава правительства, заявил публично: «Я не принадлежу к числу поклонников таланта Маяковского». Более того, словно в пику поэту атеист Ленин, как известно, устроил в Сокольниках для детей ёлку, да не на Новый год, а именно на Рождество.
У вас, говоришь, Сталин додумался разрешить ёлку только в конце сороковых годов, а у нас ещё с середины 30-х годов справляли её всюду, начиная с Колонного зала, а потом и Дворца съездов, и кончая самыми бедненькими клубами и детскими садами. А уж после войны-то!.. В твоей же чёрной стране, оказывается, и после войны за ёлку могли к стенке поставить. Какой кошмар! Кто из твоих друзей пал жертвой такого зверства - не Стаднюк ли? Не Носов ли? Не...
И за крещение детей, оказывается, - высшая мера. А у меня так было. Родители, видимо, не думали крестить, время шло, но приехал дед из деревни и окрестил. И представь, живым уехал обратно. И мать не расстреляли, и карьера отца-коммуниста никак не пострадала. И тётя Тоня, моя крёстная, дожила до старости.
