К Барьеру! (запрещённая Дуэль) №3 от 19.01.2010 | страница 64
В конце предисловия к сборнику Белов заметил: «Дорогие читатели, не судите о нашем выборе слишком сурово, как судит Ирина Ракша: «Шукшин ушёл вовремя, взяв предельную планку собственной высоты».
От таких доброжелательных критиков, которые пишут больше всего о себе, Шукшин, может быть, действительно ушёл вовремя... Но то, что он ушёл в полном расцвете творческих возможностей и что высота его была ещё далеко не исчерпана, у меня нет никаких сомнений». Прав Василий, хотя здесь стыдливо опустил сентенцию, стоящую у набожной писательницы в цитате после первых трёх слов:«У Бога нет безвременной смерти». Почему опустил? Да потому, что и сам он, былой комсомольский вожак, вдруг уверовал, что без воли Божьей ни единый волос не упадёт с головы человека. Что уж говорить о смерти...
Так вот оно что, православные! Выходит, нет причин горевать нам о смерти ни Пушкина в 37 лет, ни Лермонтова в 26, ни Есенина в 30, ни Маяковского в 37, ни Кедрина в те же 37... Они, по мысли Ракши, своё дело сделали, и Бог вернул их из дальней командировки. Да горевала ли она и о своем муже, замечательном художнике, Юрии Ракше, умершем от лейкоза в 42 года? Не должна бы... И вот её книга «Белый свет» (М. 2004), где много страниц посвящено и мужу и Шукшину, с которым она была знакома. Там и пишет: «У Бога безвременной смерти нет». Это о них обоих и обо всех усопших, разумеется.
Читаю я эту книги и диву даюсь: ведь давно знаю я Ирину Ракшу, вроде по одной земле ходили, вроде в тех же домах бывали, вроде иногда в одних журналах печатались, а, оказывается, жизнь прожили в разных странах да чуть ли не на разных планетах.
Начать хотя бы с некоторых, так сказать, частностей о писателях. Ты пишешь, Ирина, что в твоей стране Достоевский сказал: «Русский человек без веры – дрянь!» (с.420). А в моей стране это сказал Никита Михалков, Достоевский же – ничего подобного. Как можно! Ведь большого ума человек был! В твоей стране Александр Блок был запрещён (с.386) и, естественно, не издавался, а кто имел его дореволюционные книги, тех, надо полагать, колесовали. В моей же стране Блока даже изучали в школе, а уж издавали-то без конца – и многотомные собрания сочинений, и дневники, и письма, и воспоминания о нём, а критическая литература о его творчестве – это же книжное море!.. Но интересно, это кто ж у вас запретил Блока – не Георгий ли Марков, который, оказывается, был в вашей стране членом Президиума ЦК и, конечно, имел большую власть? У нас ему это не удалось бы, ибо тут он был всего лишь членом ЦК. А это земля и небо!