Дверь за моей спиной открылась, и вошел Макговерн.
— Ну что, прочли?
— Да. Но я не нашел здесь заявления Лароша.
— Он сам расскажет вам, что случилось. Но, прежде чем пригласить его, давайте выясним, все ли факты отражены в документах.
— Мне показалось странным то, что написали психиатры,— сказал я.— Судя по их отчету, мой отец был просто наблюдателем, а между тем он имел ко всей этой истории самое тесное касательство.
— То есть?
— Психиатры не знали о прошлом отца и оттого не смогли увидеть смысл в вопросах, которые он задавал Леддеру, и в рисунках.
— Как так?
— Вы слышали об экспедиции девятисотого года?
— Да,— ответил Макговерн, и его тон внезапно показался мне настороженным.
— Так вот, судя по всему, начальником той экспедиции был мой дед.
— Ваш дед! — Это известие, казалось, повергло его в смятение.
— Теперь вы, возможно, поймете, почему отца так интересовал Лабрадор,— продолжал я.— Это объясняет все те вопросы, в которых психиатры не нашли смысла.
— Стало быть, Джеймс Финлей Фергюсон — ваш дед. Я это подозревал. И Берт тоже. Господи! Родня в третьем поколении. Но ведь все ограничивалось слухами, не более того. Ничего так и не доказали. Что вам известно о той экспедиции?
— Почти ничего.
— Вы знаете, кто был спутником вашего деда, куда они шли и что искали?
— Нет. И приехал я вовсе не из-за этого.
— Хорошо. Теперь я готов признать, что дело предстает в ином свете. Однако это вовсе не доказывает, что Бриф жив. Вы могли ничего не знать об экспедиции Фергюсона, но ваш отец знал все.
— Ну и при чем тут это?
— А при том. Теперь все ясно. Понятны его мотивы. Воистину, сойти с ума можно по-разному.
Я не понимал, куда он гнет, и честно признался в этом.
— Ладно,— махнул рукой Макговерн. — Все равно я не верю, что ваш отец принял радиограмму. И вообще лучше послушайте, что скажет Ларош.
Он встал и вышел из комнаты. Из-за двери донеслось возбужденное перешептывание. Потом она открылась снова, и на пороге появился Лэндс. Следом за ним вошел еще один человек, высокий и стройный, с лицом, подобного которому я никогда прежде не встречал. В комнату заглянуло солнце, луч упал на вошедшего, и я увидел высокие смуглые угловатые скулы, прищуренные глаза, привыкшие оглядывать горизонт, и высокий лоб, который пересекал длинный рубец. Шрам уже почти зажил, а выбритые вокруг него волосы начали отрастать черным пушком на белой коже черепа. Правая бровь тоже была сбрита, и от этого все лицо казалось странно перекошенным.
