непроизвольно хочется издать блаженно-восхищенное обессиленное «А-а-а-а-а-а-а!..». Могу поклясться, что он бесследно испаряется, еще не дойдя до желудка. Я почти слышал, как
коричневое шипит, соприкасаясь с раскаленной, истосковавшейся по нему глоткой Мидянина.
Кстати, вот что писал в свое время о коричневом правильный литератор Хемингуэй: «Одна такая кружка заменяла собой все вечерние газеты, все вечера в парижских кафе, все каштаны, которые, наверно, уже сейчас цветут, больших медлительных битюгов на внешних бульварах, книжные лавки, киоски и картинные галереи, парк Монсури, стадион Буффало и Бют-Шомон, «Гаранта траст ком-пани», остров Ситэ, издавна знакомый отель «Фойо» и возможность почитать и отдохнуть вечером, — заменяла все то, что он любил когда-то и мало-помалу забыл, все то, что возвращалось к нему, когда он потягивал это мутноватое, леденящее язык, согревающее мозг, согревающее желудок, изменяющее взгляды на жизнь колдовское зелье».
Это вам, что характерно, не какой-нибудь Митя Подольский! Это Хемингуэй!
На вкус коричневое божественно. Не всем нравится с первого раза. Практически никому не нравится с первого раза. Однако подсевший на коричневое джанк не может думать ни о чем, кроме этого специфического вкуса. Оно кисло-сладкое, покалывает язык и оставляет на зубах оскомину — зубы начинают скрипеть, будто свежевымытые волосы. Едва только первая порция коричневого поступает в организм, как тот начинает работать, словно хорошо смазанная машина. Ничего вроде бы принципиально не меняется, но окружающее пространство ощущается совсем по-другому. Ты уже не понимаешь, как мог обходиться без коричневого всего пять минут назад. Ты смотришь на других людей и не можешь понять, как они ухитряются жить без коричневого. Ты не способен представить, как будешь обходиться без коричневого несколько часов спустя, когда его действие закончится.
А потом наступает приход — словно огромная кувалда, обмотанная ватой, с размаху бьет тебя по черепу.
— Ухтышка! Вот это приход! — заценил Семецкий. — Убиться с тумбочки до полного отпада башки! Будто все внутренности подпрыгнули, а потом снова опустились.
— Мы действительно подпрыгнули, идиот! — рявкнул Митрич. — Я наехал на кошку!
— А.
Семецкий притих.
— Коричневое действует вдруг, но далеко не сразу, — сказал я. — Подождите минут пятнадцать-двадцать. Пусть всосется в кровь.
— Я чувствую прилив сил, — сказала Лэсси.
— Это фантомные ощущения, — пояснил я. — Самовнушение.
