С Элиотом я встретилась, как мы и договорились, в вестибюле гостиницы в центре городка. Мы тут же на большой скорости выехали из Фальмута и, проехав Труро, очутились в путанице и пересечениях каких-то дорог, проулков и тенистых ручьев, пока не достигли деревни, называвшейся Сент-Эндон, с белыми домиками, пальмами и цветущими палисадниками. Дорога, извиваясь, сбегала к ручью, и там, возле его устья, располагался маленький паб. Он стоял у самой кромки воды, так что во время прилива волны лизали парапет и стену террасы.
На этот парапет усаживались птицы — моевки. Они дружелюбно поблескивали бусинками глаз, такие непохожие на жадных, прожорливых и чуравшихся людей чаек Боскарвы.
Мы посидели на солнышке, потягивая херес. Именно там и тогда я и вручила Элиоту свой подарок, приведя его в безудержный восторг. Он тут же сорвал с часов старый ремешок и приладил новый, проделав отверстия лезвием перочинного ножа.
— Как это вам на ум пришло сделать мне такой подарок?
— Я заметила, что старый ремешок износился, и подумала, что вы можете потерять часы.
Он откинулся на спинку стула, разглядывая меня через столик. Было так тепло, что я стянула свитер и закатала рукава хлопчатобумажной рубашки.
— Вы всем накупили подарков? — поинтересовался он.
Я смутилась.
— Да.
— То-то я подумал, что у вас так много свертков. Вы так любите дарить подарки?
— Приятно, когда есть, кому дарить.
— А что, в Лондоне некому?
— В общем, да.
— И друга сердца нет?
— И никогда не было.
— Не могу поверить.
— Но это так.
Мне самой казалось странным, что я так с ним разоткровенничалась. Возможно, виной тому был теплый день, какой-то удивительно ласковый, располагающий, из-за чего я и ослабила бдительность, а возможно, свою роль сыграл херес. А возможно, то просто была откровенность и доверительность двух людей, вместе переживших некую бурю, как это случилось с нами накануне за ужином. Какова бы ни была причина, но разговаривать в тот день с Элиотом мне было легко.
— Но почему это так? — продолжал расспрашивать он.
— Не знаю. Может быть, это из-за того, в какой обстановке я росла… мама все время меняла мужчин, жила то с одним, то с другим, так что и мне пришлось жить при них. А что как не тесное общение губит прекраснодушные мечты и романтические иллюзии.
Мы посмеялись.
— Это, может быть, хорошо, — сказал Элиот, — а может быть, и плохо. Не стоит замыкаться в себе, а не то к вам вообще будут бояться приблизиться.
— Я своей жизнью довольна.
