Санаторный пленник не спеша встал и поправил немного помятые от лежания на гравии джинсы. Посмотрел на них с нескрываемым отвращением. Лучше всего Вендерович чувствовал себя в трофейных штанах от советского мундира и в эсэсовской куртке, но ему было бы стыдно показываться в таком виде перед культурными городскими жителями... Якуб хмуро всматривался в зеркальную гладь залива. Поверхность воды время от времени сморщивалась от порывов северного ветра. Где-то там, на глубине, стояли развалины домов. Вендерович знал об этом.
— Холера, нельзя им было этого делать... — сказал он сам себе.
А потом замолчал. Во-первых, кто-нибудь мог подслушать. Во-вторых, разговоры с самим собой в таких кругах считались проявлением психической болезни. Об этом постоянно твердил друг Якуба, ксёндз Вильковский. Кстати, путёвка в санаторий — это его работа.
Толпа зевак на краю пляжа росла.
— Вот так всегда. Любит наш народ поглазеть на чужие несчастья.— Вендерович снова заговорил сам с собой.
Нелегко искоренять в себе старые привычки. Вот и Якуб, как бы против воли, не спеша потопал в ту же сторону. В свое оправдание он мог бы сказать, что ноги сами повели его туда. Толпа зевак собралась как раз за кафетерием. За тем самым кафетерием, где продавали тошнотворное мороженое, которое прилипало к языку и оставляло на нём жирный след красителя. Абсолютно безвкусное, но зато — холодное. В нескольких метрах от берега, напротив отдыхающих, плавали лебеди, попрошайничая у зевак и прохожих кусочки хлеба.
Якуб по привычке сунул было руку в карман, но, к большому сожалению, не обнаружил там хорошо знакомой ему велосипедной цепи. Добрую минуту старый браконьер стоял и с тоскливой завистью наблюдал за стаей откормленных птиц.
— Скажите спасибо, что здесь столько народу собралось,— с ненавистью прошипел он десятикилограммовым тушкам, покачивающимся на волнах,— иначе с каждого из вас вышел бы неплохой бульон, а по кому-то и печка плачет на День благодарения. Начинить бы вас теми яблочками, что растут за моим забором на заброшенном дворе Михайла, вот был бы пир на всю улицу! И ещё чуточку самогончику...
Но потом Якуб вспомнил, что Семён Панченко давно уже перестал гнать самогон на своём чердаке. В деревне, правда, остались и другие экспериментаторы, но их первачок был слишком уж слабый, да и гнали его из каких-то подозрительных ингредиентов. Разве что на Тростянце били ещё несколько родничков недорогой и смачной горилки производства настоящих мастеров, но и те пересыхали бесследно.
