Двадцать третьего февраля, когда все люди отмечали годовщину Советской Армии и Военно-Морского Флота, во дворе прошел слух, что на Привозе и Новом базаре милиция поймала шайку, которая продавала пирожки с начинкой из человеческого мяса. От одного этого слуха волосы могли встать дыбом, и товарищ Дегтярь просил Степу Хомицкого, Клаву Ивановну, Дину Варгафтик немедленно выявить, откуда берет свое начало источник.
Иосиф Котляр, когда зашли к нему, прямо сказал, что затея Дегтяря — это покушение с негодными средствами, ибо услышать можно в разных частях города: на Молдаванке, Слободке, Воронцовке, Пересыпи, Бугаевке, Дальних Мельницах и даже, если хотите, в Аккарже. У них на заводе работает один парень из Аккаржи, он ездит домой на воскресенье, и первый раз услышал там, а не в центре города.
— Передайте Иосифу Котляру, — сказал Иона Овсеич, — что всякая цепочка имеет начало, и такие упаднические настроения могут быть как раз этим началом.
— А по-моему, — дал в ответ свое объяснение Иосиф, — когда люди будут кушать хлеба, сколько захотят, от слухов останется один пшик.
Зиновий Чеперуха, который каждую свободную минуту готовился сейчас к экзаменам в политехнический институт, произнес почти аналогичные слова.
— Странное совпадение, — засмеялся Иона Овсеич, — получается нечто вроде блока от Котляра до Чеперухи. Вместо осуждения, мы имеем, по сути, одобрение и сочувствие к сплетникам.
Степа Хомицкий сказал, что одобрения и сочувствия он здесь не видит, но сваливать все на перебои с хлебом будет тоже неправильно с политической точки зрения. На фронте, кто сеял панику, расстреливали на месте.
Когда в марте подули теплые ветры и на полях стали сходить снега, открывая черную, лоснящуюся, будто помазанную жиром, землю, у людей поднялось настроение. Клава Ивановна сравнивала это с термометром, который повесили на открытом солнце, так было заметно.
Привоз, Новый базар, Алексеевский и Староконный рынки продавали теперь за одно утро больше мяса, чем раньше за три дня, причем говядина и свинина, не говоря уже про баранину и синюю телятину, по цене были в четыре-пять раз ниже хлеба. Можно было радоваться, хотя, заглядывая немножечко вперед, не трудно было предвидеть, что надо будет опять восстанавливать молодняк и потребуется немало времени. Но, с другой стороны, если сегодня немного легче, чем было вчера, какой смысл отравлять себе и другим настроение мыслями про завтрашний день, который может на ходу вдруг поправиться и оказаться даже лучше сегодняшнего.
