, разговаривали. Симпатичный человек.
— А как он выглядел тогда?
— Да как сказать… — Настев на какое-то мгновение задумывается и машинально приглаживает волосы, — не знаю, он в принципе не похож на других… Нет-нет, не подумайте ничего плохого! Просто я ничего не смыслю в том, чем он занимается, очень уж это далеко от меня.
Ясно. Женя рассказывал ему о своих сыворотках. Нетрудно представить себе, как это звучало.
— Его что-нибудь тревожило? Беспокоило?
— Нет, у меня не сложилось такого впечатления. Жаловался лишь немного на дочь. Хотел забрать ее к себе, чтобы она здесь училась, но возникли какие-то сложности.
Об этих сложностях мне кое-что известно. Десятилетняя дочь осталась у его бывшей жены, которая не позволяла ей поехать к отцу.
— А как себя чувствуют другие члены группы? Какая обстановка сложилась у них в Кронсхавене?
— А какой же ей быть? Тяжело им, тревожатся. Со вчерашнего дня Велчева уже дважды звонила. Ждут вас.
В том, что звонила Николина Велчева, нет ничего удивительного. Она наш второй врач в Кронсхавене. Но может ли она сообщить что-либо важное для меня? И почему Настев ни словом не обмолвился о третьем враче — Стоименове?
А тот будто читает мои мысли.
— Доктор Стоименов… тоже предлагает свою помощь. Сами разберетесь на месте.
Как-то неохотно говорит он о молодом враче, как будто чем-то тот ему не нравится.
Но у меня уже не осталось времени на психологический анализ. Мой самолет на Кронсхавен вылетает через пятнадцать минут.
— У меня одна просьба, — говорю я. — Позвоните в Департамент и попросите, чтобы меня кто-нибудь встретил в Кронсхавене.
Настев бросает взгляд на часы.
— Обязательно. Не знаю только, застану ли кого-нибудь там в это время.
Он поднимается. Я тоже встаю со стула и складываю карту.
Дорога между Кронсхавеном и Юргорденом. Что же там произошло?
За круглым иллюминатором самолета плавают жиденькие облака. Крыло, по которому скользят светлые воздушные струйки, наклоняется, срезает облако и через стекло иллюминатора врываются отблески водной глади. Море здесь холодное, у него насыщенный синий цвет. Потом крыло выравнивается, и море сменяется стеклянной розоватой прозрачностью неба. На горизонте, будто застывшие великаны, вырастают гребни гор. Затем и они исчезают.
Самолет ревет моторами на посадочной полосе, следуя за желтой мигалкой автомобиля-проводника, потом выруливает на отведенную ему стоянку и покорно умолкает. Все еще чувствуя легкое покалывание в ушах, я вместе с другими пассажирами поднимаюсь с кресла и терпеливо ожидаю подачи трапа.
