Он с удивлением увидел ее имя в утреннем полицейском рапорте, был потрясен видом ее размозженного лица. Давно ли она вернулась? Сколько собиралась здесь пробыть? И что привело ее снова в Венецию? Флавия Петрелли могла бы ответить на часть этих вопросов; Флавия Петрелли сама могла оказаться ответом на один из них. Но эти вопросы могли подождать; в данный момент его больше интересовал Dottore Семенцато.
Он с грохотом уронил стул на передние ножки, дотянулся до телефона и набрал по памяти номер.
– Слушаю, – сказал знакомый низкий голос.
– Ciao, Леле, – ответил Брунетти. – Почему ты не на пленэре?
– Ciao, Гвидо, come stai?[12] – И, не ожидая ответа, объяснил: – Сегодня света маловато. Я пошел на Дзаттере утром, но вернулся, ничего не сделав. Свет плоский, мертвый. Так что вернулся сюда приготовить Клаудии ланч.
– Как она?
– Хорошо, прекрасно. А Паола?
– Нормально, и дети тоже. Слушай, Леле, мне бы потолковать с тобой. Можешь уделить мне время сегодня после обеда?
– Потолковать по-дружески или по-полицейски?
– Боюсь, по-полицейски. Вернее, не боюсь, а думаю.
– Я буду в студии после трех, подходи туда, если хочешь. И до пяти примерно.
Брунетти услышал в трубке шипящий звук, сдавленное ругательство «PuttanaEva», а потом Леле сказал:
– Гвидо, я пошел. У меня тут макароны выкипают.
Брунетти едва успел попрощаться, как трубка замолчала.
Если кто и знал о репутации Семенцато, это был Леле. Габриэле Коссато, художник, антиквар, любитель красоты, был такой же неотъемлемой частью Венеции, как четыре вечно беседующих мавра справа от собора Святого Марка. Ибо сколько Брунетти себя помнил, Леле был всегда, и Леле был художником. Когда Брунетти вспоминал детство, он вспоминал и Леле, друга отца, а вместе с ним и истории, которые рассказывали даже ему, потому что считалось, что он, как будущий мужчина, непременно их поймет, – истории про женщин Леле, этих бесконечных donne,signore,ragazze, появлявшихся вместе с Леле за столом семьи Брунетти. Все эти женщины растворились, были забыты во имя любви к жене, длящейся уже много лет, но страсть Леле к красоте города осталась, а еще сродненность с миром искусства и всем, что его окружает: антикварами, торговцами, музеями, галереями.
Брунетти решил сходить домой пообедать, а потом прямо оттуда пойти к Леле. Но тут он вспомнил, что сегодня вторник, а это значило, что Паола обедает с сотрудниками своего отдела в университете, что в свою очередь означало, что дети едят с бабушкой и дедушкой и что он должен готовить сам и есть один. Чтобы избежать этого, он пошел в местную забегаловку, и весь обед размышлял над тем, что же такого важного может быть в беседе археолога с директором музея, чтобы с такой жестокостью помешать их встрече.
