Трудно найти политика, который не использует в своих речах слов «народ», «Россия», «империя», «единство народов», «национальная идея», всякой риторики, хоть сколько-нибудь отдающей колониализмом, изоляционизмом и шовинизмом, который, напротив, постоянно напоминает, что свобода важнее безопасности, право выше необходимости, личность важнее общества;
Трудно. Но можно.
Найти избирателя, который готов поддержать такого политика деньгами, намного труднее.
В России, как и во всём мире, бывают кризисы. Только во всём мире эти кризисы кончаются, а в России нескончаемо спрашивают: «Когда закончится кризис?».
Кризис кончится, когда человек до такой степени возмутится, что оторвётся от компьютера, в который пишет возмущённые письма, и выйдет на улицу.
Кризис кончится, когда человек до такой степени будет в безвыходной ситуации, что потребует не дешёвого бензина, а настоящих выборов всех органов власти, с управы до президента.
Кризис кончится, когда человеку станет так плохо, что он перестанет ругать начальство и станет предлагать в начальство себя.
Кризис кончится, когда человек перестанет доказывать окружающим, что все идиоты и что политика вся враньё, и начнёт доказывать окружающим, что они молодцы-умницы и потому должны голосовать за партию, которой он симпатизирует.
Кризис кончится, когда человек перестанет просить у чиновника деньги, подчеркивая, что он просит на нечто очень важное — и станет на очень важное жертвовать сам, а от чиновника просит одного: отчёта.
Кризис кончится, когда человек перестанет говорить, что кризис не кончится никогда.
Тогда начнётся жизнь. В ней, конечно, будут свои кризисы, но это будут настоящие кризисы, а в России с 25 октября 1917 года не кризис в жизни, а жизнь в кризисе.
Старик Хоттабыч, поговорив впервые по телефону, тут же изготовил телефон из цельного куска мрамора. Очень удивился, что мраморный телефон не только не работает лучше пластмассового, но и вообще не работает.
Советский деспотизм был мраморным телефоном. В отличие от самодержавия, которое было просто само собой — немножко дубинкой, немножко хоругвью, немножко детской погремушкой. Большевизм изначально есть попытка сделать такой же телефон, как на Западе — во Франции, в Англии — только лучше. Из цельного куска мрамора. Отсюда широчайшее заимствование демократических форм, от Конституции до реабилитации, при полнейшем отсутствии содержания.
Советские люди делились на тех, кто прошёл через инициацию и понял, что телефон — мраморный, и на тех, кто пытался дуть в трубку, проверял, идёт ли ток в телефонную розетку (к розетке аппарат был подключён!). Над такими нормальные советские люди смеялись.
