– Да, да расскажите, – поддержала ее толпа, к которой мы успели подойти.
Когда я вошел, весь здешний бомонд был разбит на компании, от двух до восьми человек, которые, с кубками в руках, о чем-то между собой беседовали. Сейчас же, все столпились вокруг меня, и только поэт продолжал что-то вещать со сцены. Толпа получилось приличная. Мужчины смотрели на меня с высокомерной неприязнью, женщины с любопытством, но в их взгляде все равно ощущалось чувство превосходства. Никто из них не считал меня себе ровней. Ну как же, они одеты в шелка от именитых швейных мастеров, а я в обычную кожу. Возможно они не прочь провести со мной ночку, ради эксперимента, или пригласить в качестве развлечения на званый вечер, как того поэта на сцене, но это не значит, что я вошел в их круг.
– Если мое прозвище режет ваш слух, можете звать меня: Рус. Извините, но я плохой рассказчик. К тому же я немного скован, позвольте мне немного освоится здесь.
– О да, конечно, мы на вас так сразу налетели. Чувствуйте себя как дома, – произнесла Ламиса, и все опять рассосались по своим компаниям, на время утратив ко мне интерес.
Я взял кубок с вином и начал прохаживаться по залу: всматриваясь в лица, прислушиваясь к разговорам. Я хотел понять этих людей. Видно на этот вечер пришла здешняя золотая молодежь. Редко встречались люди, старше тридцати. Лица побелены и накрашены не только у женщин, но и у мужчин. Руки холеные, не державшие в руках ничего кроме кубков. Наигранная мимика лиц, не раз, наверно, тренированная перед зеркалом. Они пришли сюда не только развеяться, но и потренироваться в их, непонятной мне, игре. Этот притворно громкий смех: в месте, где нужно смеяться над убогой шуткой. Этот наигранный ужас при рассказе: как кого-то укололи при примерке нового платья. Это, поистине, огромное возмущение, если кто-то сказал, что отец не хочет купить ему коня. Это лживое сочувствие, при рассказе о сломанном ногте.
Я ходил, и у меня складывалось ощущение, что я попал в театр с плохими актерами. Тут все было пропитано ложью и фальшью. Я привык, что если человек смеется, то ему действительно весело, а он не просто сотрясает воздух. Если человек мне сочувствует, то за моей спиной он не скажет: «Так тебе и надо». Если человек называет меня другом, то он не пойдет в другую компанию обливать меня грязью. В этом зале все было не так. Тут не было реальных чувств. В воздухе витал эгоизм, у каждого на лице можно было прочесть мысль: «Все грязь, один я д'Артаньян». И самое страшное, что многие люди стремятся сюда, стремятся стать такими как они, стать пустыми внутри, зато сверкать внешне. Признаться, ведь и я хотел сюда попасть, стать одним из них. Правда, после этого вечера мое желание куда-то испарилось.
