И еще. Их много. Этих безумных фанатиков целый город!
В глазах защипало. Это были слезы отчаяния и злости. ОНИ откормили меня, связали и… праздничный стол уже ждет. Луна пялилась с неприкрытым торжеством. Ну ничего, я постараюсь продать свою жизнь как можно дороже.
– Ну вот, девочка, время и пришло, – услышала я за спиной знакомый голос, и надо мной наклонилась огромная, как гора, фигура.
Белый балахон сделал фигуру Нинель Ивановны невероятно объемной. Я с ужасом взглянула в добродушное круглое лицо, и его спокойствие еще больше меня испугало.
Нинель Ивановна не волновалась, не находя в готовящемся действе НИЧЕГО ОСОБЕННОГО. Ну подумаешь, как говорят: жила-была девочка, сама виновата…
– Так надо, – объяснила Нинель Ивановна, перехватив мой взгляд. – Ничего личного. Ты хорошая девочка.
Она попыталась протереть губкой, удушливо пахнущей какими-то травами, мое лицо, но я не далась и зубами вцепилась в студенистую мягкую руку.
Нинель Ивановна вскрикнула и выронила губку.
– Что случилось? – тут же послышался незнакомый голос.
– Она кусается! – хозяйка вырвала руку и ударила меня. По ее ладони стекла струйка крови. – Бешеная, честное слово!
Шаги послышались уже рядом, появилось второе лицо. Я вспомнила, что уже видела эту женщину в городе. Как и Нинель Ивановна, она была облачена в белый балахон.
…Одним прыжком я вскакиваю на ноги, бью новоприбывшую головой под дых, затем оборачиваюсь к остолбеневшей от неожиданности хозяйке, расправляюсь с ней и, нарядившись в один из белых балахонов и глубоко надвинув на голову капюшон, спасаю родителей и Сашку…
…Финальные кадры. Конец фильма…
…Однако это всего лишь мечта. Реальность выглядела иначе: вставленная в рот толстая палка, так туго закрепленная веревкой, что челюсть свело от острой боли.
Обе женщины в полном молчании раздели меня, протерли тело и лицо губкой и облачили в широченную белую рубашку, расшитую серебряными лунами.
– Ну вот, девочка, ты и готова, – объявила Нинель Ивановна голосом, в котором мне послышалось скрытое удовольствие: мол, отольются тебе теткины слезки.
Достойно ответить ей я не могла. Собственно, я не могла ответить вообще. Наверное, мне даже польстило, что они переоценили мои силы. Сделать хоть что-нибудь было немыслимо. Оставалось только покрепче сжимать мамин браслет. Пульс гулом стучал в висках. Возможно, все мое тело содрогалось в такт ему.
Вторая тетка поправила мои волосы, и обе, подхватив меня за руки, потащили в святилище.
