Вовка поднимает лицо, вверх — показалось, что летят самолеты, и Чапа, задрав бороденку, тоже смотрит на небо. Но небо чисто. Сегодня даже облаков нет.
Их дом высокий, с крыши видно все как на ладони. Ходят люди, катятся автомашины; видны на набережной у моста зенитки в гнездах из мешков с песком, виден купол Исаакия, Адмиралтейство, по Неве идет катер; совсем будто слились с ее свинцовыми водами низкие постройки Петропавловской крепости, все такое маленькое-маленькое, только шпиль Петропавловки, как всегда, выше всех. Раньше он блестел, теперь — нет, замаскировали его, чтоб не так видно было — артиллеристам противника хуже целиться. Вот уж истинно смельчак тот, кто не побоялся влезть на такую высоту…
Однако с желудком просто никакого сладу нет; да вроде бы и тихо, можно отлучиться…
— Пошли, Чапа! — командует Вовка.
«Цап-царап», — скребутся когти Чапы по железу крыши. «Чап-чап-чап-чап», — несется она вслед за Вовкой по лестнице. Но к дверям квартиры она поспевает первой и останавливается, оглядываясь на мальчика: знает, что он должен позвонить, потом раздастся легкий шум шагов с той стороны, потом дверь приоткроется — и тогда, пожалуйста, можно шмыгать мимо ног…
Ох, и обед, одни слезы! Мать наполняет поварешкой тарелку сына, Вовка наливает плошку жиденького картофельного супа (и где только матери удалось раздобыть настоящую картошку, чудо!) и ставит перед Чапой. Несколько шлепков языком, и плошка суха, Чапа переводит просящий взгляд с хозяина на хозяйку и обратно. В зрачках у собаки горит жадный блеск. Да-а, у нее небось теперь тоже частенько поют в брюхе куры с петухами…
Да это еще не самое худшее: она не знает, что хозяйка втайне от мальчугана давно уже решает мучительный вопрос, как отделаться от собаки. Жаль. Когда-то мать сама учила Вовку любить животных, не обижать их; но здоровье сына важнее, на счету буквально каждый грамм…
У матери, как и у Вовки, такие же зеленоватые глаза и в легких веснушках лицо с озабоченной складкой меж бровей. Четкие морщинки прорезались на нем с тех пор, как стало трудно жить. У матери забот за всех: с тревогой ждет писем с передовой каждый день, тянется кверху мальчишка — надо его кормить, одевать, обувать. А на нем как горит все; день-деньской по крышам да чердакам — там зацепится за гвоздь, там съедет на пузе по перилам…
После обеда Вовка вспомнил, что нужно навестить больного приятеля, который жил в соседнем квартале. Чапа, конечно, с ним. И вправду Санчо Панса. Тот тоже не отставал от рыцаря печального образа. А почему печального? Вовка — не печальный.
