- К маме и папе, - продолжала она, начиная реветь.
- Да ведь я твой папа!
Осторожно притрагиваюсь к ней, глажу по голове, успокаиваю. В дверь заглядывает Вера Ивановна: "Что тут у вас?" За ней маячит Максим Петрович. Оба встревожены.
Еще бы! Так спокойно шпа игра. так звонко лопотала их внучка, и вдруг -рев. Пытаюсь объяснить: я был медведем, она - Машей. Она подметала берлогу, варила похлебку, потом медведь ей сказал, что насовсем осгавит ее у себя. Заплакала.
- Да разве можно детей пугагь? - выговорила мне Вера Ивановна.
Нельзя... Конечно, нельзя.. Я соглашаюсь и не могу опомниться: Ксенька же смотрела на меня, видела мое лицо, понимала, что я - папа, что мы играем! Неужели можно вот так, в городской квартире, подметая воображаемым веником паркетный пол, вдруг подумать, что ты в какой-то там берлоге, в глухом лесу, а человек, сидящий на диване, вовсе не папа, а медведь, сошедший со страницы Сборника сказок?
Трудно было поверить но вот оно, Ксенькино лицо, мокрое от непросохших слез. Она, прижавшись ко мне, еще только успокаивается, приходит в себя. В буквальном смысле - "в себя", потому что для этого ей нужно перестать быть Машей.
...Совсем недавно, каких-нибудь полгода назад, (ей тогда было полтора года) она три летних месяца жила с Валей в деревне, у родственников, и была бессловесным существом.
Могла с понимающим выражением подолгу слушать когонибудь из взрослых, только улыбаясь в ответ на нетерпеливый вопрос: "Ты когда заговоришь, молчун?"
В ее молчании словно бы что-то таилось.
Вот она на пухлых ногах, нетвердо ступая, спускается осторожно с крыльца, подходит к ветле, задирает взлохмаченную голову. Ветла шумит на ветру узкой, серебристой с изнанки листвой, словно бы силится сказать что-то. Ксеня притрагивается к стволу, гладит его так, будто ждет, что он выгнется, как спина у кошки.
У тропинки, ведущей к реке, лежит большой плоский камень. Никаких у него, казалось бы, признаков жизни. Но хорошо прогретый солнцем, он долго держит в себе тепло и потому тоже кажется живым. Ксеня, посидев на нем, машет ему на прощание рукой, отправляясь дальш'е.
Узкая Клязьма сверкает убегающей рябью, шевелит водорослями у берега, шуршит камышом. Она, без сомнения, живая, хоть и прохладная. Ее движение можно ощутить, опустив в воду руку. Чувствуя к ней дружеское расположение, Ксеня объясняется с ней звуком "кых!", что означает обычно приглашение то к работе совком в песке, то к ходьбе... Словом - к действию.
