В общем, мы, русские, что называется, отожгли. У нас были и Нимрод, и Мардук с Иштар, и вождь земных царей и царь Ассаргадон, и рабыни с танцовщицами под водительством самой Семирамиды… в общем, много чего было. Главное, был энтузиазм. Мы загнали всех. Южная Европа ещё побарахталась, но тоже сдалась; остальные даже и не помышляли о каком–то соперничестве. Мы проявили великодушие и были добры к побеждённым. Хотя вполне могли бы продать их в рабство.
Чтобы побороть сомнения, Анатолю был нужен партнёр или, ещё лучше, оппонент. Но с коллегами по университету партнёрство не вытанцовывалось, не совсем понятно, почему. Наверное, Анатоль был слишком уж белой вороной даже для космо–и аполитичного Сараево. А может, специально обученные товарищи настоятельно не рекомендовали им связываться с этим подозрительным типом…
После парижских (а может, и пражских) событий шестьдесят восьмого его вежливо, в семьдесят два часа, попросили из страны. Типа, погостил – хватит. Дорогие гости, не надоели ли вам хозяева?
Согласно пестуемой Анатолем легенде, возвращаться в Италию было опасно. Он стремительно подал прошения в несколько консульств европейских стран; отозвались только французы, сказав: «Да!» Это было подозрительно, уж не прознали ли они о его лихих подвигах на ниве контрабанды? – но ничего не оставалось делать.
Французы о подвигах не прознали. Вздрюченные собственной «революцией», они с энтузиазмом принимали тех, кто бежал от притеснений, творимых по ту сторону «железного занавеса». Анатоль автоматически попал в притеснённые.
Сначала он преподавал в Льежском университете, потом в Марсельском – а в восемьдесят шестом перебрался в Сорбонну.
Работая в Льеже, он сумел произвести радиоуглеродный анализ пергамента. Результат поначалу обескуражил: один листок датировался вторым веком нашей эры, один – четвёртым и один – седьмым. Но физик, проводивший измерения, сказал, что ничего необычного в этом нет: если рукопись не была погребена под землёй или под слоем воды, на неё продолжало воздействовать космическое излучение – а следовательно, радиоактивный изотоп углерода продолжал образовываться; и если бы рукопись хранилась просто под открытым небом, анализ показал бы двадцатый век. В общем, считать следует по самому старому образцу и иметь в виду всё сказанное…
Анатоль полагал, что в руках у него собралось около двух третей первоначального манускрипта. Из тех листов, которые принесли Павлу Петровичу в Одессе, три относились к самому началу рукописи, перед следующими девятью нескольких листов не хватало, потом был один отдельный (как раз тот, со штемпелем), потом три десятка подряд без одного, потом шла чересполосица – несколько подряд, дальше нескольких нет, – потом четырнадцать подряд, потом большого куска нет (это, конечно, догадки, но Анатоль своей интуиции доверял) – и, наконец, шесть листов завершающих.
