— Погоди, мамка…
Вспрыгнул на крыльцо, скинул сапожки, протопал розовыми пятками по намытым ступенькам вверх и скрылся в доме.
А Федя радостно закричал мне:
— Ба, ба, ба! Вот так где-то обшлёпался! Вот так где-то искупался! Наверняка чудесный снимок раздобыл! А ну, давай рассказывай.
Но и я промолчал. Я лишь сунул Феде корзину, швырнул ему на руки плащ, поскакал за Дёмушкой в дом. Думаю: «Что он там без меня делает с баночкой?»
А Дёмушка в устланной половиками да в уставленной горшками с геранью комнате поднимает над огромным сундуком крышку, суёт под неё баночку, сверху плюхается сам:
— Уф! Так-то лучше. И нам легче терпеть, и маме с дядей Федей до поры до времени ничего объяснять не надо. Садись рядом.
Мы сели на крышку рядом и до поры до времени начали терпеть.
Да только начали, а Федя и тётя Маня — опять к нам. Федя так прямо с корзиной в комнату и лезет. Запах герани исчезает, весь дом наполняется лесным, рыжиковым духом, и Федя ликующе орёт:
— Ну и добытчики! Нет, правду я вчера говорил: есть ещё в Ёлине всякое чудо-чудесное, есть!
А тётя Маня спрашивает сердито:
— Что сделали с петухом? Бузит, к курам не идёт, так и рвётся за вами. Чем вы его приворожили? Что у вас тут и зачем шлею на петуха надели? Я насилу его распутала, едва в хлев водворила да заперла.
Что у нас тут — мы сказать не можем. Сидим, молчим, только глазами хлопаем.
Тогда тётя Маня говорит уже испуганно:
— Захворали, что ль? Может, на солнце перегрелись?
И трогает Дёмушкин лоб, и мне тоже приставляет ладонь ко лбу и даже к затылку. Она и за градусником, наверное, побежала бы, да хорошо, тут Дёмушка сказал:
— Мы, мамка, не перегрелись, мы просто упарились. Дай немного отдохнём. Мы же вон где побывали: на самой просеке у папки… Он велел тебе рыжики скорей поджарить на самой большой сковороде. А покуда жаришь, принеси нам, пожалуйста, по горбушечке хлеба с солью. Так мы отдохнём ещё скорей.
— И скорей всё про всё расскажем, — ввернул я. — А Федя пускай пока поможет рыжики перебирать.
Феде деваться некуда, он и пошёл на кухню рыжики перебирать. А мы получили по горбушке с солью да ещё по кружке молока, и ждать-терпеть нам стало легче.
Сидим, горбушки жуём, молоком запиваем, а сами посматриваем на окошко, за которым над кровлей трансформаторной будки чуть алеет неяркая вечерняя заря, и шепчемся.
Дёмушка говорит:
— Хорошо бы жар-птенчкку тоже молочка капнуть…
— Нельзя.
— Знаю, что нельзя. Когда хоть бригада придёт? А то дядя Федя рыжики перебирать закончит и опять к нам с вопросами пристанет.
