— Как желаете. — Он поставил бутылку так, чтобы легко до нее дотянуться.
— Ты все время пьян? — спросила она.
— Определим понятие все. — Он осторожно глотнул горячий кофе. — Определим время. Определим понятие пьян. — Еще один осторожный глоток. — Семантическое минное поле. Можешь потерять ногу только от мысли о нем.
Ни намека на улыбку. Если у нее есть чувство юмора, то за еще более крепкой броней, чем ее тело.
— Ты в самом деле доктор? — Слово «доктор» звучало у нее, как будто описывало что-то странное и неприятное, чтобы не сказать злое и извращенное. Ты в самом деле оборотень-труполюб?
Он сгорбил плечи, раздумав ими пожимать.
— Зависит от того, кого вы слушаете, я полагаю.
Эта конкретная тема очень ему не нравилась в трезвое утро.
— Какого рода вы похититель, мой ангел? — спросил он, чтобы сменить тему. — Что вы рассчитываете от меня получить? И собираетесь ли вы мне сказать ваше имя, или я должен называть вас просто «мадам Шанхай»?
— Смысл имеет только один вопрос. Меня зовут Сцилла.
При этом имени Марши навострил уши.
— А, так вы были когда-то прекрасной девой, превращенной потом в чудовище?
Сцилла нахмурилась сильнее:
— Что ты этим хочешь сказать?
— Греческая мифология.
Ноль реакции. Наверное, не интересуется классической литературой. Немногие интересуются.
— «Одиссея» Гомера, — объяснил он. — Сцилла была прекрасной девой, которую превратили в чудовище. Двенадцать ног в виде щупалец. Шесть голов, в каждой три ряда зубов, и бешеный аппетит на моряков. «Уж ни бессмертным, ни смертным не радует более взора» — что-то в этом роде. Такой стала бедная Сцилла, когда ее превратила волшебница Цирцея. Цирцея видела в ней соперницу в любви к одному тритону, кажется, Главку. Превратив Сциллу в чудовище, она резко понизила ее привлекательность.
Сцилла ничего не сказала. Марши никак не мог бы сказать, что она думает — если думает. Кофе у него остыл, и он отпил глоток. Потом спросил:
— А вам кто-то дал это имя?
— Брат Кулак, — ответила она, почти сразу смутившись. С ее лица исчезло всякое выражение, и она лишь смотрела невидящими глазами мимо Марши, как робот, попавший в обстоятельства, не предусмотренные его программой.
Ему стало несколько любопытно, и бренди начало создавать знакомое уютное жужжание в голове; и Марши откинулся в кресле посмотреть, что будет дальше.
«Брат Кулак».
Имя его было центром всей жизни и действий Сциллы. Она произносила его миллион и больше раз. Но когда она назвала его в ответ на вопрос неверного, на вопрос, который никто никогда ей раньше не задавал, — внезапно ее охватила выворачивающая двойственность, твердое самоощущение вдруг натянулось в разные стороны, бросив ее посередине.
