Она сияла, как меч священного света, и все равно этот Марши не был ослеплен. Даже не моргнул.
На ее глазах он взял со стола другую бутылку. Отпив из нее, он протянул бутылку Сцилле:
— Давайте выпейте, — сказал он. — Помогает расслабиться.
Она взяла бутылку, но не чтобы выпить. Когда он потянул руку назад, она схватила его другой рукой за запястье. Керамиловые когти с шипением вышли из гнезд позади пальцев и сомкнулись со зловещим щелчком; бритвенной заточки острия вонзились в мягкую серую ткань его перчаток. Глядя ему прямо в глаза, она надавила. Недостаточно, чтобы раздавить, но более чем достаточно, чтобы сломать это бесящее ее безразличие.
К ее большому удивлению, запястье не поддалось. Выражение терпеливой апатии не сошло с лица Марши.
Сцилла нахмурилась, раздувая ноздри в красной чешуе. Сжала сильнее. Настолько, чтобы он завопил, когда кости запястья сомкнутся. У нее был строгий приказ доставить его в целости, но так или иначе его надо поставить на колени, как ему надлежит быть; поглядеть ему в глаза и увидеть страх, которому там надлежит быть.
Сцилла свою силу знала. Ее руки могли перетереть гранит в песок, мять и рвать сталь, как глину. Но эта рука не поддавалась. И на лице его ничего не выражалось. Даже меньше, чем ничего.
Она сдавила еще сильнее, покрытые черной татуировкой губы отползли, открывая подпиленные остроконечные зубы, покрытые тонким слоем керамила. С кроваво-красными остриями.
Марши наклонил голову, чтобы лучше рассмотреть ее рот. Без всякой причины он улыбнулся.
— Отлично смотрится, — сказал он. — Только спорить могу, что когда вы прикусите язык, бывает чертовски больно.
Сцилла зашипела от гнева и злобы. Она вцепилась когтями в его руку выше запястья и потянула. Материя расползлась под керамиловыми лезвиями, как желе.
Но в награду ей вместо мучительного крика боли в проколотой до кости руке раздался душераздирающий скрежет, от которого завибрировала ее рука и заныли зубы. А он все еще смотрел на нее… с интересом.
Хотя это и было маленькое поражение, она опустила глаза. С когтей слетели клочки серой ткани. Кисть и запястье у этого типа были серебряные — точно как ее ангельская кожа. Ее керамиловые лезвия могли резать листовую сталь как картон, но на этом блестящем металле не оставили даже царапины.
На лбу ее, озадаченном таким невероятным событием, появились морщины.
— Сюрприз, — сказал он, осмеливаясь смеяться над ней. Над ней!
— Тебе сюрприз, — прорычала она. И выстрелила ему в грудь в упор.
