В правительственных кругах нарастало давление группы Рузвельта ― Лоджа в пользу расширения программы военно-морского строительства. Будучи президентом, У. Тафт признавал: «Если бы не Теодор Рузвельт, мы никогда не были в состоянии объявить войну, ибо только он сумел получить от конгресса достаточно средств, чтобы реально поддержать любую угрозу...» В сентябре 1897 года Рузвельт убедил своего шефа-министра, что посылка экспедиционного корпуса на Кубу «не будет слишком сложной операцией». Он представил план создания эскадры, которая смогла бы незамеченной миновать Гибралтар, нанести удар по основной военно-морской базе Испании ― Кадиксу и разрушить Барселону. Желая видеть свой проект осуществленным, Рузвельт дошел до президента, объяснив ему «в самых простых выражениях, что только война может спасти национальную честь».
К войне уже все было готово. Требовался лишь повод. Вскоре их представилось даже два. Первым явилось письмо испанского посла в Америке дона Дюпюи де Ломе. Адресованное его другу в Гаване, оно было перехвачено секретной службой кубинских повстанцев и при помощи «Нью-Йорк джорнэл» 9 февраля 1898 года стало достоянием широкой общественности. Сеньор де Ломе перешел границы дипломатической осторожности, дав волю своим чувствам. Президент Маккинли был охарактеризован как «слабый и потакающий сброду низкий политик, желающий сохранить добрые отношения с джингоистами своей партии». Комментируя это письмо, Херст назвал его «худшим оскорблением Соединенных Штатов за всю их историю». Приданный делу оборот заставил Мадрид отозвать посла. Примирение становилось все более трудной задачей.
В разгар дипломатического скандала произошел инцидент, развязавший интервенционистам руки. На рейде Гаваны 15 февраля 1898 года при невыясненных обстоятельствах пошел ко дну американский военный корабль «Мэн». Он был послан на Кубу по просьбе генерального консула США Ф. Ли, и, хотя угроза испанцам была очевидной, президент Маккинли назвал это действие «актом дружественной любезности». Надо ли было испанцам, увязшим в борьбе с кубинскими патриотами, восстанавливать против себя могущественные Штаты? Вряд ли. Но комиссия, расследовавшая обстоятельства гибели корабля (ни испанские, ни международные органы к этому делу допущены не были), пришла к выводу: причиной явилась мина, выпущенная с подводной лодки.
Теодор Рузвельт понял, что наступил его час. Утром, по получении известий с Кубы, он писал: «Я отдал бы все, чтобы президент Маккинли приказал флоту взять курс на Гавану». Наибольшее удовлетворение доставляли Рузвельту дни, когда его начальник отсутствовал. Как только Дж. Лонг уехал 25 февраля 1898 года на однодневный отдых, Рузвельт направил телеграмму Дж. Дьюи, командующему тихоокеанской эскадрой. (Еще в декабре 1897 года коммодор Дьюи отбыл в Гонконг, прихватив «на всякий случай» карту Филиппин ― испанской колонии.) Политически важная телеграмма имела провокационный характер. Т. Рузвельт приказывал Дьюи загрузиться углем и «в случае объявления войны... начать оборонительные операции» на Филиппинах. Поистине нужно обладать фантазией Рузвельта, чтобы назвать захват Филиппин оборонительной операцией.
