За кормой закипела, вспенилась вода, суденышко набирало скорость. Мужчина с биноклем улыбался, махал нам пробковым шлемом, седой волосы шевелил ветер. За минуту яхту заступили густые заросли берегового папоротника, лишь верхушки мачт еще некоторое время виднелись над зеленью. И вот исчезли и мачты.
— Странный катер. А красивый, правда же? — проговорил Рыжий Заяц. И прибавил: — Могу поспорить, что она прибыла на этом катере.
— Кто — она?
— Та девушка, Ержи.
— Это не катер. Яхта… А почему ты так думаешь?
— Потому что пассажирский самолет прибывает сюда один раз в десять дней. Она не могла прилететь. Ержи приплыла на яхте, а сеньор Аугустино встретил ее на берегу.
Мы смотрели в ту сторону, где исчезло суденышко.
На песок накатилась запоздалая волна, лизнула ноги и снова отползла в реку. Мог ли я подумать в те минуты, что очень скоро развернутся удивительные события, которые столкнут меня с седым незнакомцем с яхты и принесут столько неожиданностей и тревог?
Глава II
ПЕСНЯ СТАРИКА КАТУЛЬТЕСЕ
Поднимаясь по тропе к “замку”, мы еще раз, сверзу, увидели яхту, ее белый корпус уже маячил на широком плесе реки. Судно плыло по течению, быстро исчезала вдали.
Косматый Приблуда увидел старого Катультесе, радостно замахал хвостом и побежал к нему, забыв о нас. Индккц стоял над обрывом. Он пристально смотрел на реку, туда, где яхта виднелась уже маленькой белой черточкой.
Недвижимая фигура Катультесе казалась вычеканенной на бриллиантовой голубизне неба. Он не обращал внимания на Приблуду, который ластился к нему, становился на задние лапы. Солнце светило в лицо, и старый держал ладонь возле глаз, смотрел на реку, не отводя взгляда.
Услышав наши шаги, Катультесе оглянулся, морщины вокруг глаз разгладились, но не сложились в знакомую нам улыбку. Старик взял меня за плечи, повернул к дому и легенько подтолкнул, быстро и негромко сказав несколько слов на своем языке.
— Чего же ты стоишь? — пришел в изумление Рыжий Заяц. — Он говорит, что из джунглей возвратился твой отец…
Дальше я уже не слушал, помчался через парк.
Отец сидел на веранде. Выпрямив ноги в тяжелых шнурованных ботинках, он держал между коленями сифон, цедил содовую и пил маленькими глотками, бросая у рот кусочки льда. Сквозь распахнутую рубашку на спине видно было загорелое тело, на широкой розовой царапине белела наклейка из пластыря. Синие штаны, полинявшие от воды и солнца, давно потеряли свой цвет, были еще и подраны в нескольких местах — он их так-сяк залатал грубой нитью. Одежда на отце имела именно тот ужасный вид, от которого сеньоре Росите каждый раз делалось плохо. Отец еще не успел переодеться и побриться, густой шапкой волосы падали на глаза, которые поблескивали весело, без наименьшей усталости — будто он только что возвратился из прогулки.
