К осени уговорила Арину ночью прийти на то место, где осинки листвой осенней краснели. Спрятались в кустах, стали ждать. Глядят, из воды водяной вылез, сундук за собой вытащил. Вслед русалка взрослая вышла, осинку тряхнула руками, та со звоном денежками осыпалась. Водяной хохочет, согревает денежки да в сундук кидает. Как полный наполнил, уволок обратно. За ним и русалка ушла.
Выскочила маленькая русалочка из кустов, оставшиеся листья с деревца давай собирать. Как до листочка дотронется, он денежкой станет, набрала целую горсть и к Аришке бегом:
- На-ко на память тебе, со мной когда еще свидишься - лешак молодой с дальнего леса посватался, к нему перейду скоро. Хоть я и нежить, а любовь среди нас тоже есть.
Поцеловала русалка Аришку, к воде побежала, ножку к ножке приставила рыбий хвостик вместо них получился, и скрылась в воде.
Аришка золотые домой отнесла, Даниле с Аленой все рассказала. Старик про разбойников ране слыхал, что они на Гриве добычу делили, и по-своему рассудил: нашла, дескать, клад, а про подарок русалкин выдумала. И Алене так объяснил. А та, довольная, говорит:
- Аришка-то скоро девушкой станет, приданое теперь есть. Не век же ей сидеть с нами на острове. - И вздохнула тут же. - Да как объявиться? Чья да откуда? Люди спросят. На селе меня уж давно погибшей считают!
А то и верно, мужики в тайге ее долго искали, потом рукою махнули, мол, в болоте утопла. Бабы поплакали, старушонки покрестились, поохали, Алену жалеючи, а кой-кто носы почесывал, животы поглаживал - Аника по жене на славу поминки справлял, стол ломился от кушаний. Окромя именитых гостей полсела голытьбы приходило. Никого Аника не гнал, да не потому, что почтенье покойной оказывал - любил богатством похвастаться, и девятый и сороковой день отметили.
Васена всегда приходила, спешила место поудобней занять. И в этот раз глаза по столу так и шарили, цепкими руками хватала то свинины кус, то пирога с осетриной. Жевала, глотала, торопилась всего попробовать, а как мужики песню в горнице заорали, на кухню прокралась. Под кофтенку шанег напрятала, по карманам отварных бараньих языков рассовала. И опять кусала, жевала, киселем запивала. Углядела бражки бутыль, тонкими губами прильнула к горлышку, чуть не половину выдула. Огляделась: "Всего ль набрала?" Вздохнула: "Вроде насытил господь!" Выбралась из дому, а морозец к ночи крепчал, варежки надевала, обронила одну. Нагнуться хотела, поднять, да живот, набитый битком, не дает. А жалко варежку - новая! Пнула - вперед она откатилась. Так до своей избы через всю улицу допинала, а поднять не смогла. Перекрестилась и плюнула: "Пущай до утра лежит!"
