Александра добралась до дома ранним утром. Она застала маму у водопроводной колонки в глубине двора, где та полоскала белье. Александра помогла ей крепко выжать белье и внести его в дом в цинковом корыте. Мелкие постирушки они развесили в комнате на специально натянутой для этого веревке, у стены, дальней от входа, а четыре простыни и три наволочки — на телефонной проволоке, протянутой между «дворницкой» и старым тополем. Особое удобство тут заключалось в том, что при открытой двери их «дворницкой» белье на проволоке просматривалось, то есть находилось под их полным контролем. Времена были такие, что не только постельное белье, а и старую половую тряпку нельзя было оставлять без присмотра.
Пока Александра переодевалась с дороги, мама вскипятила чайник.
— Ма, вот я привезла мяту и душицу, завари.
— Молодец, что привезла, заварю, конечно. За чаем и расскажешь, что и как, хотя по глазам вижу — мало хорошего.
Чай с травами был очень вкусный…
— Вот и все, — закончила Александра рассказ о поездке на поиски Адама. — Все…
Мама долго молчала.
За стеной кочегарки было по-летнему тихо, и во дворе тишина, даже с улицы не доносились обычные звонки трамваев. Во дворе уже вовсю светило солнце и потихонечку вступал в силу томительный зной, а у них в «дворницкой» была благодать. Александра привезла с собой от Ксении не только душицу и мяту, но и несколько веточек чабреца, которые она сорвала в степи за поселком, и теперь в комнате горьковато пахло степным привольем.
— Давно я не была в степи, — наконец сказала мама, растирая между ладонями пахучие листья чабреца. — Представляю, какая там красота. Скоро Надиному Артему пять лет… Она приглашает. Ты смотри, не проговорись про мужа.
— Надя в курсе, что я уехала на розыски, как же я промолчу?
— Я о том, что Адам осужден… Не надо ей знать этого… Никому не надо, не нашла — и все.
— Наверное, ма, ты права, а я бы ляпнула. Ты права, к сожалению, — добавила Александра с усмешкой. — Я так пропиталась угольной пылью в этом тендере, что и переодевание не помогает.
— Пойдем-ка мы с тобой в баню, — предложила мать, — летним днем, а тем более с утра, там более-менее свободно. Простыни-наволочки снимем — наверняка высохли на этой жаре — и пойдем. Завтра тебе на работу, а мне к Артему.
В те времена ванные комнаты в квартирах были большой редкостью. Основная масса людей пользовалась городскими банями. Накануне войны в столице действовало пятьдесят восемь городских бань, в которых могла мыться одновременно двадцать одна тысяча человек. Конечно, были еще бани заводские, фабричные, ведомственные, то есть бани, закрытые для посторонних. В годы войны количество бань резко уменьшилось, из-за нехватки угля топили там торфом с Сучьих болот (район Южного порта), сплошь и рядом вода в банях была не горячая, а теплая. После войны банное хозяйство города быстро наладилось. Термин «помывка народонаселения» мелькал в газетных отчетах с коммунального фронта столицы. Например, в 1947 году, согласно отчетной статистике коммунальщиков, народонаселением Москвы было совершено сорок девять миллионов триста двадцать одна тысяча «помывок». В одну из них и попали мать с дочкой.
