— Ну вот, а теперь видят. Можно, я дам?
Ксения утвердительно кивнула.
Шоколад был упакован американцами маленькими квадратиками, с пониманием того, что много съедать его не нужно.
Маленькая Александра смело подошла к тете, доверчиво открыла рот, и Александра-большая вложила в него освобожденный от обертки шоколадный кусочек.
Девочка скривилась и тут же выплюнула гостинец. Адам не принял участия в опыте, с него хватило оценки тетиного гостинца сестрой.
— Ой, прости меня, детонька, я же забыла, что он горький! — прижала руки к груди Александра-большая. — Это для летчиков и для моряков, — пояснила она Ксении.
— Значит, для нас с вами! — засмеялась та, подбирая с пола кусочек шоколада.
— Выбросьте его, Ксения!
— Еще чего! Сейчас я шоколадку ополосну, будет как новенькая!
С шоколадом тетя оконфузилась, зато галеты дети хрумкали с превеликим удовольствием, а сахар приняли с восторгом!
— Я чай завариваю с мятой и душицей, настоящего у нас нет, — сказала Ксения, разливая по чашкам.
— Какой пахучий! — похвалила Александра.
— Ма, гуля, — проговорила дочь.
— Только во двор, на улицу ни шагу!. Ой, простите меня, ради Бога, белье пойду подберу, совсем забыла.
— Я помогу вам.
Александра-большая связала порвавшуюся веревку морским узлом.
— А белье совсем не испачкалось, на травку ведь упало! — порадовалась Ксения.
В четыре руки они встряхнули, повесили постирушки, Александра обратила внимание, что Ксения без лифчика и на месте сосков выступают на истончившемся сарафане влажные пятна. Неужели она все еще кормит?!
— Вы до сих пор кормите? — спросила Александра нечаянно для самой себя.
— Кормлю. Скоро им по полтора года — все удивляются. А что делать? Вся моя жизнь теперь только для них, — просто, даже буднично ответила Ксения, и за этой будничностью стояла такая сила, что Александра почувствовала себя младшей перед умудренной опытом матерью двух детей.
Ксения проверила, хорошо ли закрыта калитка: закрыта надежно, и до запирающей вертушки детям не дотянуться.
Вернулись в дом. Молча сели пить чай.
— Берите шоколад, Ксения.
— Я его сто лет не ела. Какой вкусный! Горькенький — настоящий!
— А вы не знаете, где живет начальница загса? Красивая, чернобровая такая женщина.
Ксения ответила не сразу.
— Нигде не живет. Лежит на нашем кладбище. Вы знакомы?
Александра кивнула. За распахнутой дверью домика слышались голоса детей — для этого и оставили дверь открытой.
— А мы как раз в доме Глафиры Петровны живем. Это ее дом… И Алексей два года пролежал на той койке, где вы лежали. У меня мама и бабушка через два дома отсюда живут, а я с детишками здесь. Мы и до ареста Алексея здесь жили. Мама и бабушка помогали, конечно, и сейчас помогают. Они сначала не признавали Алешу… Считали, Алексей дурак, пастух, мне не пара, а потом, когда он ушел работать к Семечкину, когда мы расписались, они смирились. Алексей и роды у меня принимал, в нашем доме. Мама и бабушка ему помогали. Поняли, что он не Леха-пастух…
