Сквайр сначала очень рассердился, но, благодаря горячим мольбам Тома, беседа завершилась компромиссом. Тому разрешалось подходить к школе не раньше трёх часов дня, и то лишь в том случае, если он хорошо сделал свои собственные уроки; тогда он получал от Сквайра Брауна записку к учителю, а учитель соглашался отпускать десять — двенадцать мальчиков, которые учились лучше всех, на час раньше, чтобы они могли с ним поиграть. Тёсла и ласточки колесника отныне объявлялись неприкосновенными, и этот достойный человек вместе с учителем отправился в столовую для слуг выпить за здоровье Сквайра, очень довольный проведённым днём.
Можно сказать, что с этого начался второй акт в жизни Тома. Война за независимость к этому времени уже окончилась; никто из женщин, в том числе и горничная его матери, не смел предлагать ему помощь в одевании и умывании. Между нами говоря, на первых порах ему часто приходилось бежать к Бенджи в незавершённом состоянии туалета, потому что Чарити и остальные, казалось, находили особое удовольствие в пришивании невозможных пуговиц и завязок где-то посередине спины; но он скорее согласился бы ходить совсем без одежды, чем прибегнуть к помощи женской прислуги. У него была отдельная комната, и отец выдавал ему шесть пенсов карманных денег в неделю. Всего этого ему удалось достигнуть по совету и с помощью Бенджи. Но теперь он сделал ещё один шаг вперёд, шаг, потребность в котором испытывает каждый настоящий мальчишка; он оказался среди равных себе по возрасту и силе, среди тех, чьи стремления, желания и занятия совпадали с его собственными, и мог сравнивать себя со сверстниками.
Маленькая гувернантка, недавно появившаяся в доме, обнаружила, что её работа стала на удивление лёгкой, потому что Том готов был трудиться как вол ради того, чтобы получить записку к учителю. Поэтому такие дни, когда он не играл с трёх часов с деревенскими ребятами, выдавались редко. Вскоре он научился играть в лапту, футбол, крикет и другие игры; и, хотя большинство мальчиков было старше него, прекрасно умел за себя постоять. От природы сильный и подвижный, он всё схватывал на лету и к тому же имел преимущество в виде лёгкой обуви и удобной одежды, поэтому вскоре уже мог бегать, прыгать и лазить не хуже, чем остальные.
Они заканчивали свои обычные игры примерно за полчаса до вечернего чая, а потом начинали по-разному состязаться в силе и ловкости. Могли, например, поймать шетландского пони, которого выпустили попастись, и взобраться на него вдвоём или втроём; а этот маленький негодяй, чувствуя потеху, пробегал с ними галопом ярдов пятьдесят, а потом поворачивал кругом или резко останавливался, сбрасывая их на дёрн, и продолжал пастись, как ни в чём не бывало, пока на него не усаживалась новая партия. Другие играли в камешки или запускали волчок, а те, что постарше, начинали бороться. Сначала Том только смотрел, но эта забава сильно его привлекала, и он недолго оставался в стороне. Борьба была для молодёжи Долины путём к славе и уступала в популярности только боям на палках; все мальчишки знали правила и были в достаточной степени искусны. Но Джоб Радкин и Гарри Уинбурн были настоящими звёздами, первый — сильный и несгибаемый, с ногами, устойчивыми, как колонны, а второй — гибкий, как каучук, и быстрый, как молния. День за днём они стояли нога к ноге, и пробовали захваты и броски, и напрягали все силы, и раскачивались туда-сюда, пока, наконец, какая-нибудь особенно хитрая подножка или толчок не решали дело, и поверженный падал на лопатки. Том смотрел во все глаза и, наконец, предложил побороться одному из наименее умелых и уложил его на лопатки; так постепенно, вызывая одного за другим, он дошёл до лидеров.
