Одна пустынной стороной бредет.
Устала: как-никак на склоне лет;
Но ляжет спать – и нет
Усталости с дороги,
И вечные тревоги
И горести не сдавливают грудь.
А мне печаль не даст глаза сомкнуть,
Затем что всякий раз, когда светило
Оканчивает путь,
Еще больнее мне, чем утром было.
Вот-вот пылающую колею
Поглотит бездна, но лучи заката
Еще не успевают отгореть,
Как поле покидает алчный ратай
И, затянув простую песнь свою,
Лицом светлеет – любо поглядеть;
На стол ложится снедь,
Что на словах по нраву
Любому, но приправу
К словам другую предпочтет любой.
Пускай кому-то весело порой,
А мне не ведом даже миг просвета
И не знаком покой,
Куда б ни передвинулась планета.
Пастух не ждет, пока лучи сойдут,
В свое гнездо, не ждет, чтоб на востоке,
Ночь предвещая, сумерки легли:
Он покидает травы и потоки,
Гоня любовно стадо, но и прут
При этом не забыв поднять с земли;
Потом, от всех вдали,
В пещере, в шалаше ли,
Он, лежа на постели
Из веток, спит. Блажен, кто знает сон!
А я и среди ночи принужден
По голосу преследовать беглянку
Или спешить вдогон
По следу – и во тьме, и спозаранку.
Закрытую долину отыскав,
Лишь только ночь, на досках мореходы
Вповалку спят, усталости рабы.
А я, когда ныряет солнце в воды,
Испанию с Гранадой миновав,
Марокко и Геракловы столбы,
И милостью судьбы
Подарен каждый спящий,
А я, судьбу корящий,
Опять всю ночь промучусь напролет.
День ото дня любовь моя растет
И безысходной болью душу травит
Уже десятый год,
И я не знаю, кто меня избавит.
Вот я пишу и вижу за окном
Волов, освобожденных от ярема,
Что тянутся в вечерний час с полей.
А у меня из песни в песню тема
Ярма кочует. Сколько под ярмом
Еще ходить? Дождусь ли лучших дней?
Я не отвел очей
И поступил беспечно,
Когда дерзнул навечно
Прекрасный лик в груди запечатлеть,
И этот образ в сердце не стереть
Ни силе, ни уловкам, ни искусству,
Покуда умереть
Не суждено со мною вместе чувству.
Канцона, если ты
Во всем со мной согласна
И столь же безучастна
К чужой хвале, на люди не ходи
И разговор ни с кем не заводи
О том, какой необоримый пламень
Зажег в моей груди
Любимый мною бессердечный камень.
LII
Плескаясь в ледяных волнах, Диана
Любовника, следившего за ней,
Не так пленила наготою стана,
Как я пленен пастушкой, был моей,
Что в воду погрузила покрывало
Убор воздушных золотых кудрей:
И зной палящий не помог нимало,
Когда любовь ознобом пронизала.
LIII
О благородный дух, наставник плоти,
В которой пребыванье обрела
Земная жизнь достойного синьора,
Ты обладатель славного жезла
Бича заблудших, и тебе, в расчете
