Когда супруги пришли домой после увлекательной прогулки по побитому городу и сидели за кухонным столом, прихлебывая чай, то вдруг вспомнили, как когда-то чистота Копилин и невинность Леночка слились в первый раз в единое целое. У Копилина и мысли не возникало об изнурении плоти. Странно только - почему?
В тот вечер Копилин писал песню, а затем Леночка пела её, и Алексей подыгрывал на гитаре, а где-то, шагов за пятьсот, сидел в кресле Бенедиктыч и просил у Веефомита прощения.
Перелом
Я решил сообщить о преудивительных событиях, что осчастливили наш город. Прошло уже много лет, а я не могу без волнения вспоминать. Что это было - феерия, действо, ослепительное празднество? Не могу поручиться за других и, вообще, утверждать, что кто-нибудь ещё запомнил этот день, эту вспышку света в веренице театральных премьер, с уверенностью скажу, что его помнит и философ, который надоел мне своими ностальгическими воспоминаниями.
Один из первых он увидел группы мохнатых обезьян, стекающихся к центральной площади, где тогда все ещё стояли центральные административные здания. Эти странные приматы шли организовано и целенаправленно и выглядели очень театрально. Вроде бы ничего не несли, не пели песен, не прыгали, но всем, в том числе и мне, прибежавшему вслед за криками мчавшихся к центру мальчишек, казалось, что это ловко организованное представление. И горожане с детской искренностью подключались к нему. И вот уже разношерстный люд вперемежку с обезьяньими рожами весело маршировал, и все стали моложе, и неизвестно откуда взявшиеся карнавальные маски, ленты, шары и огромные надутые чудовища затопили улицы разноцветьем, и взвизгнули трубы, громыхнули барабаны...
Обезьянам кидали фрукты и овощи, и они стремительно пожирали угощенья, вызывая приступы ликования. И дикий стоял хохот, когда они прыгали за шарами, и тогда даже стражи порядка не могли бороться со смехом и хватали мохнатых существ, и торжественно несли их над толпой, как талисманы будущего счастья.
Я сам бросился в эту карусель и плохо помню, что в ней вытворял. То было полное раскрепощение, где каждый проявлял все, на что был способен. На центральной площади городские власти махали народу из окон, и у каждого был улыбающийся рот, и многотысячное шествие расползалось по всему городу, вбирая в себя старость м молодость.
Надвигалась ночь, повсюду светились окна, открывались двери, и на улицах, площадях и скверах затевались игры, жглись костры и пелись песни. Карнавал только набирал мощь, и я это понял, когда увидел философа, лезущего за обезьяной на фонарный столб. Тут же была Зинаида и визжал то восторга Любомирчик. Потом нас угощали апельсиновым соком и мы пугали каких-то хилых чудовищ факелами.
