Я ждал всех, а она задыхалась от проглоченной пищи моего праздника живота.
* * *
Сердобуев, Нематод и Строев прибыли в санаторий в золотой сезон. Море сверкало праздничной синевой. Настроение у отдыхающих игривое, женщины с ума сводят, в воде хочется пребывать сутки напролет.
- Тут-то ваша душа отдохнет! - пыхтел Сердобуев, - Здесь-то вы, Леонид Павлович, подрумянитесь.
И Строеву действительно стало здесь полегче. Он даже втихую в блокнотик мысли стал выписывать. Нематод заводил знакомства и часами пропадал неизвестно где.
- Человек не на своем месте, - говорил про него Сердобуев, - ему бы представителем какой фирмы, а он ерунду всякую редактирует. Вы знаете, иногда он мне кажется чертом.
И Леонид Павлович согласился. Нематод - темная лошадка. Не то, что Сердобуев - вся грудь волосатая, открытая любым ударам и насмешкам. И поэмы его теперь никто не решается печатать. Ибо кто теперь будет читать наивную патетику:
"Спасибо, родина, за звезды и луну.
И если буду гол и безоружен,
Я на себя приму за то вину,
И воспою тебя, мою страну,
Которой, как и все, я очень нужен."
Строев смеялся до колик, когда Нематод пародировал эти строки:
"Спасибо, родина, за тещу и жену,
За тестя, зятя, осень и весну,
За зубы, ласки, мысли в голове
И за стихи, что я пишу тебе."
"Да, что и говорить, - думал Строев, - и Сердобуев занят не своим делом. А ведь добрейший, безобиднейший человек. Вон куда заводит самотечное образование. А эти эпохи - ...на, ва, ва, ва, ко. Хорошо, что теперь все пошло как надо."
- У тебя, кажется, медицинское образование? - спросил Леонид Павлович тяжело дышащего Сердобуева.
Они сидели в плетенных креслах на бетонной площадке у самой воды. У Сердобуева на носу газетный листок.
- Оно, Леонид Павлович. Фармацевтика.
- А как ты в поэзию попал?
- А я с детства лирик, - душевно ответил Сердобуев, - и плодовит был, сейчас не то, я аптекой заведовал, ну и писал в кабинете, отпечатывал и рассылал, основное, конечно, не проходило, кое-где кусочками просачивалось, накопилось на сборник, а там уж и засосало.
"Вот кому не грозит кривить душой" - подумалось.
- А сейчас пишется?
- Иногда много, иногда так себе, - почесал Сердобуев грудь, - в последнее время особенно тянет про туман и про старые дома, - он тяжело вздохнул, - все, знаете, картины из детства.
Строев сказал "понятно" и закрыл глаза. И тотчас промелькнуло все тоже видение, которое (он этого не знал) давно уже преследовало и Бенедиктыча: тонкий лучистый образ маленького мальчика в языках пламени, захлебывающегося в воде юноши, потрясенного прикосновением смерти, тайнописца, вглядывающегося в основы жизни, вознесенного и изгоя, героя со связанными руками, созидающего и, наконец, - вновь беззаботного лучистого мальчика, прыгающего по огромному огнедышащему грибу.
