Госпожа Фридова была явно раздосадована тем, что не успела к телефону первая. Она поинтересовалась, кто звонил, но я отказался удовлетворить ее любопытство. Тогда она обиделась и закрылась в кухне. Я понял, что ей не хочется, чтобы я готовил себе завтрак. В последнее время мне вообще все чаще казалось, что ее тяготит мое присутствие в квартире.
Автобус до Голешовиц, метро до Вышеграда. Мне хватило сорока минут. Взбежав по ступеням на мощеную террасу перед Центром конгрессов, я мгновенно понял, куда мне надо. У подножия двух железных флагштоков, на которых некогда реяли символы коммунистических съездов, царило странное оживление. Шесты, серые и грубые подобия обшитых деревом и обитых золотом шпилей, сооруженных некогда Плечником[26] во дворе Пражского града, обступила группа людей, среди которых я узнал Юнека и Розету, одетых в штатское. Розета помахала мне, а потом задрала голову и поглядела наверх, приняв ту же смешную позу, что и остальные. Мимо проходил какой-то человек в фуражке, он тоже посмотрел вверх и даже остановился. Я заметил, что его губы раздвигаются в улыбке. Поглядев на верхушки флагштоков, я увидел там нечто необычное: носки, надетые на них каким-то шутником. Столбы походили теперь на ноги великана в носках: крохотные сверху, книзу они утолщались и были по самые бедра утоплены в бетонной террасе. Фантасмагорическое зрелище, акт вандализма — неужто меня вызвали сюда ради этого?
Я поздоровался с Розетой, Юнек не обернулся, возле уха у него была рация, а к глазам он прижимал небольшой бинокль. Оба были бледны и, в отличие от зевак, крайне серьезны. Неподалеку стояли двое молодых полицейских и, судя по всему, колебались, надо ли просить собравшихся разойтись. Я снова поднял голову и поразился: носки заканчивались ботинками! Их кончики смотрели в разные стороны и легонько раскачивались на утреннем ветерке — будто великан болтал ногами. Удивительно, что все это до сих пор не упало на землю. На подметке, указывавшей на Карлов, сидел ржавого цвета голубь; он клювом выискивал на ней какую-то дрянь и заговорщицки поглядывал вниз — а не поделиться ли ему с нами.
Я вопросительно глянул на Розету, но тут налетел резкий порыв ветра, и она, по-прежнему не опуская глаз, крикнула «Осторожно!» и, раскинув руки, сделала шаг назад. Я инстинктивно пригнулся. Один носок упал вниз и тяжело ударился о террасу — он был полным, как на Рождество. От удара он разлетелся надвое: один кусок — синий и длинный, а второй — черный и короткий. Это оказался полуботинок, тот самый, на котором только что восседала птица. Он отлетел к газону с кипарисами. Первая же часть, человеческая нога в джинсовой штанине, которую я принял за великанский носок, осталась лежать возле основания мачты.