Представьте себе тот самый поезд, забитый людьми, одетыми по модам гражданской войны. На крыше одного из вагонов расположился цыганский табор (одна из наших придумок). Чтобы показать, как медленно движется этот поезд, к последнему вагону привязана корова, которая идет за ним по шпалам. Дров нет, поэтому в топку паровоза бросают мебель из барских имений: гнутые резные ножки диванов и столов, изящные французские столики...
У меня было свое особое кресло, на котором было написано: «писатель». Оно стояло рядом с креслом, на котором было написано: «режиссер».
Андрей Смирнов уважительно представил меня коллективу:
— Это, товарищи, наш уважаемый сценарист, которому мы все обязаны появлением нашего замечательного сценария!
Когда все захлопали, он снова усадил меня в мое кресло и прошептал мне на ухо:
— И чтоб я тебя здесь не слышал, понятно?
— Понятно, — сказал я, — ух ты, наш Рокоссовский!
Но таковы уж правила игры в кино: режиссер — это бог, царь и герой. Завидно, конечно.
— Дубль номер один! — крикнул кто-то, и поезд стал двигаться. И вдруг, под самым моим носом, он сошел с рельс!
— Батюшки! — сказал я. — Что ж теперь будет?
— Но это ж ты придумал, чтобы поезд сходил с рельс? — ехидно спросил Смирнов. — Распоясываетесь за письменным столом, а нам здесь расхлебывать!
Я виновато молчал.
— Ничего, — великодушно сказал Смирнов, — это все предусмотрено. Он еще два раза будет сходить с рельс. Видишь, сзади второй паровоз. Он его живо втянет обратно. А пока что мне нужно, чтобы в тот момент, когда идет крушение, цыгане попадали с крыши.
— Ты очумел, — сказал я, — это же высоко. Они ж побьются.
Он взял рупор и крикнул:
— Товарищи цыгане! Тот, кто первый прыгнет с крыши вагона, когда поезд сойдет с рельс, получит десять рублей! Повторяю: получит десять рублей!
Поезд второй раз сошел с рельс и цыгане посыпались с крыши, как груши. Они обступили режиссера и кричали:
— Давай десять рублей! Десять рублей давай!
Смирнов посмотрел на них с умилением и сказал:
— Выберите, товарищи цыгане, того, кто первый прыгнул с крыши. Я не видел, кто первый прыгнул.
И, обернувшись ко мне, сказал:
— С народом надо уметь работать. Это тебе не сценарии писать.
Потом мы смотрели первый отснятый материал. Смирнов снял начало так: в переполненном вагоне камера медленно идет по лицам женщин, стариков, детей, поднимается с полки на полку и останавливается на третьей полке, где дезертир любит бабу. Я всегда называл этот акт «дружить». «Ты не хочешь дружить со мной!» — обиженно говорил я девочкам, отказывавшим мне в ласках. Так вот дезертир дружил с бабой-мешочницей вот уже три минуты. В советском кино такой сцены еще не было.
