— О чем вы, Борис Михайлович? — мучимый тяжелыми предчувствиями, спросил я. — Уж не о телевизионной ли башне идет речь?
— Не знаю. Здоровенная чугунная башня. Может быть и телевизионная.
— Борис Михайлович! — взмолился я. — Мы же с вами работаем в Комитете по радио и телевидению! Это же наша башня! Это будет самая высокая телебашня в мире! На нее работает вся страна. На нее работает Франция. Финляндия. Кто же нам это позволит, вот так взять и снести?
— Петр Ильич! — сказал Войтехов. — Чем она длиннее, эта башня, тем больше удовольствия ее снести!
Он был похож на Наполеона, я даже немного загордился им, ей-богу.
Он никак не мог запомнить ни одного нашего имени. Он говорил:
— Пусть зайдет тот, с рыжей бородой, который сидит в комнате той блондинки. Позовите этого, похожего на армянина, но с русской фамилией. Где та, у которой чулки?
Меня он звал Петр Ильич. Когда я сказал, что меня зовут Илья Петрович, это Чайковского звали Петр Ильич, он удивился:
— Правда, его так звали?
Но перестроиться или запомнить он не мог. Я вызвал Сашу, журналиста, озабоченного разрушением природы, и заказал ему статью о сносе останкинской телебашни.
— Я люблю Войтехова, — сказал Саша. — Никто никогда не посмел бы даже подумать о таком! Он невежественен, а потому гениален!
Когда статья была написана, я отдал ее Войтехову, и он уехал с ней в ЦК.
Больше мы никогда не возвращались к этой теме.
Он весь день пропадал в ЦК. Иногда он звонил в редакцию и говорил, явно рассчитывая, что его кто-то слушает там, откуда он звонил:
— Звоню из ВКП(б). Все идет по плану? Прекрасно. Продолжайте.
Однажды критик Г.К. сказал мне, что Солженицын хочет отдать нам главу из «Ракового корпуса», набранного в «Новом мире».
— Твардовский сказал Александру Исаевичу, чтобы он попытался что-нибудь напечатать в другом журнале. Так ему легче будет бороться за публикацию романа. Он планирует выпустить его в последних номерах года. Глава будет совершенно безобидная. Нужна только сноска: «Полностью роман будет напечатан в одиннадцатом номере „Нового мира“». Попробуешь?
Я пошел к Войтехову.
— Борис Михайлович, — сказал я. — Солженицын хочет отдать нам главу из своего романа.
— Кто такой? — спросил Войтехов.
Я присмотрелся. Нет, не играет. Не знает.
— Солженицын, — сказал я, — самый знаменитый русский писатель. Кстати, его выдвинули кандидатом на Ленинскую премию.
— А принесет ли его рассказ славу нашему журналу? — пытливо спросил Войтехов.
Я сказал, что журнал будут рвать из рук. И что если он поборется в ВКП(б), то после публикации Солженицына можно будет сразу войти в историю.
