Рассказы о товарище Сталине и других товарищах | страница 37
Мой друг Коля Воробьев, участвовавший в выставке, потом рассказал мне, что Хрущев остановился у его картины. Он был багровый, маленькие голубые глазки его бегали в неком помутнении. Он брызгал слюной и орал на бедного скромного Колю:
— Ну и чего у тебя здесь намалевано, педерас?
Взмокший Коля Воробьев, прошедший солдатом всю войну и не привыкший к воплям вождей, полез в карман, чтобы вынуть платок и утереть лоб. В эту секунду некто серый с перекошенным лицом возник между ним и Хрущевым и, сделав страшные глаза, прошипел:
— Вынь руку из кармана, сука, вынь руку!..
Коля вынул руку, серый мгновенно испарился, а Хрущев, даже не заметивший серого, орал:
— Так что у тебя здесь намалевано, педерас?!
С этой выставки, как многие считают, и пошел ново-сталинский путь России. Иллюзии, возникшие после двадцатого съезда партии, развеялись. Вот почему мы плохо относились к художнику Серову, за которого мне предстояло агитировать в избирательной кампании...
Я собрал жильцов — будущих избирателей на их коммунальной кухне и рассказал биографию кандидата. Жильцы слушали внимательно, потом одна старушка, Яхонтова, спросила:
— А что, человек-то он хороший?
— Не думаю, бабушка, — сказал я. — Человек он, по-моему, жуткий. Гадкий он.
Избиратели зашевелились.
— Так чего за него голосовать? — спросил слесарь со второго этажа. — Дадим ему отвод. Чего он плохого сделал?
Я рассказал о социалистическом реализме, о художниках, о выставке в Манеже, заменяя хрущевское «педерасы» словом «тра-та-та», чтобы не смущать женщин и детей, набившихся в кухне, о двадцатом съезде партии, о надеждах и разочарованиях так называемой «творческой интеллигенции». Меня внимательно слушали.
— Милый, а тебе не попадет за такие-то слова? — снова спросила старушка (настырная, надо сказать, была старушка).
— Может, и попадет, бабушка, — сказал я — видно, не гожусь я в агитаторы. Но вы уж, пожалуйста, проявите сознание, и в воскресенье, в день выборов, приходите на избирательный участок. Если вы не придете, тогда мне определенно попадет.
— Я не пойду, — сказал слесарь. — Пусть раньше канализацию исправят. Четвертый месяц течет.
— А нам жилье уже восемь лет обещают, — сказала миловидная девушка из полуподвала. — Пусть дадут комнату, тогда пойду.
— Дорогие избиратели, — сказал я, — я доведу ваши пожелания до сведения избирательного начальства. Надежды, правда, маловато, но чем черт не шутит.
Я был очень недоволен собой. Ну чего я растрепался? Кому это интересно? И что это изменит? Серов все равно будет выбран, а стоит одному из этих жильцов стукнуть куда следует, я ж пропал! Уволят. Да просто посадят! Дурак. Шлема Капельдудкин.