мастером, а вы считаете, что это не для нас? Это как понять? Много ли в последние годы я приносил вам по-партийному поставленные вещи, в духе Демьяна Бедного и позднего Маяковского? И вам этого не надо? Да Безыменский просто напишет жалобу в ЦК, а вы знаете, чем обычно кончались его жалобы! Начальство задумалось.
— А если это будет понято как процедура выборов в Политбюро? — спросило оно.
— Это кому же в голову придет так подумать? — спросил я. — Я, например, так не подумал. А вы подумали?
— Не морочьте голову, Илья Петрович, — сказало начальство. — С другой стороны, Безыменский... На него так не подумают. Уж очень он был верноподданный.
— Вот видите. Печатаем?
— Пожалуй.
Я вернулся к себе и сказал Безыменскому:
— Завтра вы проснетесь другим человеком. Вы написали замечательный стишок. Вам будут звонить люди, которые не разговаривали с вами тридцать лет. Что стоило вам раньше писать честные стихи?
— Я думал, что я пишу честные стихи, — недоверчиво сказал он.
Наутро стихи появились в газете. Он позвонил мне в три часа дня и сказал:
— Что вы со мной сделали? У меня с утра разрывается телефон. Все поздравляют. В чем же дело? Из-за малюсенького стихотворения...
— Александр Ильич, иногда люди остаются в истории одной строчкой...
— Я так рад, так рад... Я вам принесу еще.
Он принес еще одно стихотворение. Оно было похуже, там не было столь афористичного конца, но не менее острое.
Я пошел к начальству. Начальство сказало нет. Я убеждал. Начальство было непреклонно. Я орал. Начальство тоже. Я вернулся ни с чем.
— Не пойдет, — сказл я Безыменскому.
Он сразу потух, съежился, постарел.
— Видите, что вы наделали в свои двадцатые-тридцатые! — безжалостно сказал я. — Ведь это вы лично и ваши соратники все так устроили. А теперь цензура бьет по своим. Как аукнется...
— Кто же мог знать? — пробормотал он.
— Надо было знать.
Он был очень похож в эту минуту на свою эпиграмму. Ходили по Москве ненапечатанные злые эпиграммы на разных поэтов и писателей. Я не знаю, кто их автор. Фольклор. Про Безыменского была такая:
Волосы дыбом, зубы торчком,
Старый дурак
С комсомольским значком.
Жестокая, злая шутка. Но где-то правдивая. Я смотрел на старого, проигравшего свою жизнь поэта, который не остался ни в чьей памяти, и повторял его строчки:
От демократии черта
Не оставляет ни черта...
