Позвонила «вертушка». Странное, надо сказать, чувство. Еще ничего не случилось, а боязно.
— Слушаю, — сказал я.
— Саша? — сказали в трубке. — Хочу у тебя что-то спросить.
— Александра Борисовича сейчас нет. Это Суслов дежурит из отдела сатиры и юмора.
— Мне вас и надо, — сказал голос. — Это Александров из канцелярии Леонида Ильича.
— Да...
— Понимаете, мы тут с моими коллегами сейчас прочли рассказик на вашей странице. Они говорят: смешно, а я вот не согласен. Мне не смешно. А вам смешно?
Ну-ка, милый читатель, поставьте себя на мое место. Вот-вот, именно это я и чувствовал. Я осторожно спросил:
— Товарищ Александров, вы мне сейчас звоните как помощник товарища Брежнева или как читатель?
— Да что вы! — сказал он, — конечно, как читатель. Я и Саше позвонил, чтобы узнать его мнение.
— А если как читатель, — разъяряясь, сказал я, — так чего ж вы звоните по «вертушке»? Так и инфаркт схватить недолго! Я по «вертушке» такие вопросы обсуждать не могу! У меня тоже нервы есть! Позвоните в мой кабинет по нормальному телефону, и я вам все объясню.
— А у меня другого телефона и нет, — простодушно сказал Александров. — Но я попробую. Что это им смешно, а мне не смешно? Что я, хуже их, что ли?
Я дал ему свой номер и помчался на пятый этаж.
— Ну надо же! — говорил я себе. — А если бы он нарвался на Чака? Где бы я сегодня был? Ведь Чак не понимает, что он, этот деятель, звонит как читатель! Для него сам вопрос по «вертушке» — уже директива!
Александров позвонил по моему телефону, и я объяснил ему, почему его коллеги правы, а он нет. Рассказ действительно был смешной. И острый. Я, конечно, не стал рассказывать ему про подтекст и про неуправляемую ассоциацию, но ему и так было приятно, что кто-то ему объяснил, и теперь он все понимает. И мы очень тепло простились. И я не загремел с работы...
М-да. Вот так и были спасены фрески на домике Чайковского в Клину.
Их снесли, конечно. Но это было уже в следующем году.
Моя подруга Авива называет меня оккупантом.
«Зачем вы пришли в нашу страну, оккупанты?» — спрашивает она.
Авива приехала из Риги лет пятнадцать назад. Она совершенная американка, но все равно обращается со мной, как с оккупантом.
«Авива, — говорю я, — я не оккупант. Мне тогда было всего семь лет. Я вас не оккупировал.»
«Все равно оккупант, — говорит Авива. — Кто вас звал? Вы всегда так: кто меньше и слабее вас, тех вы и захватываете. Гадко это...»
«Я с тобой согласен, — говорю я. — Не приставай.»
