А Наталья и потом к Самойловым нет-нет, да и зявится. Щас дело приищет идет. Таз ей дай - белильну кисть дай. Ничего ей не дают - "у нас у самих нету!" - все равно идет. Ташка-то думала "ну - и не отважу!"
Ташку маненько сгодя стары люди, правда, научили. Подсказали ножницы растопырить. Растопырить - и в растопырку в невидно место стоймя спрятать. Или ухват окыл печки наоборот поставить, рогами вверх. Колдунищи от этого как опутаны становются: тут же чуют. Или в дом не взойдут, а если взошли, то уж не выйдут, покуда ножницы, ухват ли, не опустишь. И вот как просить будут, рожки-то вниз убрать - прям на коленках ползать станут, в ногах все изваляются. А вот если рано почуяли да в дом еще не взошли - эх и ругаться начинают! Так и кидыются с кулаками, что их бесом - рогами, значит, дразнют. А сделать-то ничего и не могут: злость есть - а силы тогда у них нету. Ну только вот эдак вот Самойловы Наталью и отвадили...
Рядом с нашими могилками Олягу-то ведь похоронили. На хорошем месте, на бугорке, на солнышке. Вот всё же лучше нашего кладбища - нету. И в бору, и в сосенках, и место сухое, с песочком. Весной-то как птички поют!.. Не зря которы под старость, где ни живут, а помирать суды едут... Вон Маня сахалинска уж пять разов приезжала. Думат, время подошло, тычьма оттудова летит, с полгода поживет - нет! рано приехала! - глядишь, опять на Сахалин закатилась. Больно боится, кабы ее в Сахалине не зарыли. Никак не хочет.
И вот, Ташка-то говорит, ни разу Оляга из бору не прилетала. Бог все же миловал. А это ведь не сам покойник прилетат, а бес. Покойником обернется и прилетит... А что, быват и летают!
А быват, и нету ничего - узоруют узорники. Вот жила раньше на Зайке Катенька-дурочка. Ну, не дурочка, а маненько глупа. Зато уж сестра ее была такая умна-разумна, такая самостоятельна, что и замуж ни за кого не шла. Катенька-то сестру всё няней звала. Они, как отца похоронили, всё вдвоем и жили, две сестры. Уж она Катеньку не бросала. Не убижала. Ну и тоже умерла. Осталась Катенька в избёнке одна. И вот парнищи - какея ведь есть хулиганы! Разбойной жизни! Витька-та Игнатьев - он любой голос мог подобрать - и не утличишь. Много озоровал. Сроду, знашь, негоднай был, орясина вот какой - до потолка, и голова у нёво роботола только ба как где схулиганить. И вот уж сорок дён прошло, как старша-то сестра померла, эти самые парнищи и спрятались под окошком. А Витька белой простынкой накрылси. И подкараулили, когда Катенька-то уж свет задувать собралась да спать ложиться. И вот она свет задула, а Витька в простынке к ней в окошко и всунулси. Да и зовет тоне-е-нечко, вроде как сестриным голосом, точь-в-точь:
