— Внимание! — крикнул Хайман.
Вольф выхватил винтовку у Шпербера и швырнул ее на пол.
— В кого вы целились?
— Так, ни в кого. И без патрона.
— В людей здесь не целятся. Запомните.
— Только в зверей! — вмешался Бартельс,
— Фамилия? — бросил ему Вольф.
— Канонир Бартельс.
— Доложите фельдфебелю: на сегодняшний вечер я вас посылаю дежурить в пожарную команду.
— Яволь, господин лейтенант. Может, еще чего придумаете?
— Ну-ка подойдите ко мне и дыхните.
Бартельс сделал несколько шагов к Вольфу, придвинулся вплотную, сильно и коротко без раскачки толкнул его всем телом так, что тот приложился спиной к двери. Бартельс вытянулся в струнку:
— О, ради бога, извините, господин лейтенант, я вас не заметил: к вечеру у меня всегда снижается острота зрения. Вот уж никак не предполагал, — сказал Бартельс и дернул головой назад, будто хотел сбросить со лба прядь волос. Затем он повернулся лицом к остальным: — Думаю, все вы подтвердите, что порой мои глаза не могут разобрать знаки различия и я путаюсь, где унтер-офицер, а где офицер. Меня это уже серьезно беспокоит, господин лейтенант.
Остальные украдкой посмеивались. Вольф взглянул Бартельсу в глаза:
— Предупреждаю: если еще раз такое повторится, канонир Бартельс, то вы пойдете под трибунал по параграфу пятьдесят первому. — И он хлопнул дверью.
Эдди кивнул Бартельсу: здорово, мол, ты его, смело — и пожал ему руку.
— А все же сознайся — хлебнул малость!
Бартельс махнул рукой и сразу посерьезнел. Его взгляд скользнул по лицу Шпербера. Йохен подмигнул ему.
Беднарц расценил выходку Бартельса как глупую: провоцировать так грубо лейтенанта Вольфа не стоит, лейтенант, по общему мнению старослужащих, был глуп. Из-за этого могут пострадать все остальные. А что думают о случившемся другие? Он взглянул на Хаймана. Тот сказал, что не понимает, почему они так настроены против Вольфа: он же выполняет свои служебные обязанности. Во внеслужебное время все выглядело бы по-иному.
— Понятно, — заметил Шпербер.
— А хорошо бы разок выпить, а? — Эдди пощелкал языком, точно забулькало пиво. Шек, бледный и безмолвный, сидел на постели.
* * *
Однажды утром, через несколько дней после этого события, капонир Хайман надел не спортивную форму, как остальные, а выходную, с белой рубашкой и синим галстуком. Китель он не застегнул на нижнюю пуговицу. Такое разрешалось. Все вещи, которые носил Хайман, казалось, были на номер меньше, чем полагалось. Он растягивал и вытягивал их, пока они не вмещали его мясистое тело. Форму он натягивал на себя с трудом; Унтер-офицеры махнули на него рукой. Хайман добился такого отношения к себе со стороны начальства лишь потому, что у него оказалась «длинная рука».
