? Вот и с грешниками так же, как со святыми. Доведись вам встретить очень злого человека и понять, что он злой, вы, без сомнения, испытаете ужас и трепет; но причин «не любить» его у вас не будет. Напротив, вполне возможно, что, забыв о его грехе, вы нашли бы общество этого грешника довольно приятным и немного погодя вам пришлось бы убеждать себя в том, что он ужасен. И тем не менее разрушение привычного мира чудовищно. Что, если бы розы и лилии с наступлением утра вдруг стали кровоточить, а мебель принялась бы расхаживать по комнате, как в рассказе Мопассана
[9]!
— Я рад, что вы вернулись к этому сравнению, — заметил Котгрейв, — и как раз собирался спросить у вас, что в человеке может соответствовать таким вот воображаемым фокусам неодушевленных предметов. Одним словом — что есть грех? Вы дали абстрактное определение, но мне хотелось бы получить конкретный пример.
— Я уже говорил вам, что грех очень редко встречается, — сказал Амброз, который, казалось, хотел уклониться от прямого ответа. — Материализм нашей эпохи много сделал для уничтожения святости, но еще больше преуспел в уничтожении зла. Земля столь уютна, что нас не тянет ни к восхождениям, ни к падениям. Сдается мне, что ученому, решившему «специализироваться» на Тофете, пришлось бы ограничиться лишь антикварными изысканиями. Ни один палеонтолог не покажет вам живого птеродактиля.
— Однако вы-то, похоже, «специализировались» и, судя по всему, довели ваши изыскания до наших дней.
— Вижу, вам действительно интересно. Ладно, признаюсь, я немного занимался этим и, если хотите, могу показать одну вещицу, имеющую прямое отношение к предмету нашей с вами занимательной беседы.
Амброз взял свечу и направился в дальний угол комнаты. Котгрейв увидел, как он открыл стоявшее там старинное бюро, достал из потайного отделения какой-то сверток и вернулся к столу, за которым проистекал разговор.
Развернув бумагу, Амброз извлек из нее зеленую книжечку.
— Только обращайтесь с ней поаккуратнее, — попросил он — Не бросайте где попало. Это один из лучших экспонатов моей коллекции, и мне было бы очень жаль, если бы она вдруг потерялась.
Амброз погладил выгоревший переплет.
— Я знал девушку, которая это написала, — добавил он. — Ознакомившись с изложенными здесь фактами, вы увидите, как это прекрасно иллюстрирует наш сегодняшний разговор. Там есть и продолжение, но об этом я не хочу говорить.
Несколько месяцев назад в одном журнале появилась любопытная статья, — продолжал Амброз с видом человека, желающего сменить тему разговора. — Она была написана каким-то врачом — кажется, его звали доктор Корин. Так вот, этот доктор рассказывает, что некая леди, наблюдавшая за дочкой, когда та играла у окна в гостиной, вдруг увидела, как тяжелая оконная рама свалилась прямо на пальцы девочке. Леди, по-видимому, упала в обморок — во всяком случае, когда вызвали врача и он перевязал окровавленные и изувеченные пальцы ребенка, его позвали к матери. Она стонала от нестерпимой боли — три ее пальца, в точности те же, что были повреждены у девочки, распухли и покраснели, а позднее, выражаясь медицинским языком, началось гнойное воспаление.
