Пробуждение медленное и липкое, вязкое словно желе; как будто приходится подниматься с глубины смердящего болота, борясь с цепкими лапами тины и водорослей, отбиваясь от разбухших и полуразложившихся рук давным-давно утопших людей. Воздуха всегда не хватает, и уже когда я понимаю, что в следующую секунду мой мозг отключится от отравления углекислым газом, а легкие разорвутся в горячей агонии, я опускаю голову и смотрю вниз, в сторону дна.
Теперь всегда я просыпаюсь с криком, диким криком первобытного животного ужаса.
Любой сон – это отражение реальности. Он состоит из фрагментов, которые впитал мозг за прожитый день, прожитую жизнь. В нём есть часть сознания и часть подсознания. Но он – отражение реальности. И мне страшно, когда я думаю о том, что реальность может иметь такое отражение.
Я верю в Бога.
Раньше был атеистом, но теперь верю. Приходится, знаете ли, верить в него, когда убеждаешься в существовании Дьявола.
Именно его – библейского падшего ангела – я вижу в снах, когда поворачиваю голову.
Взгляд скользит по бело-синей руке, ухватившей меня, пока не упирается в лицо Сани. Он словно хочет пойти выпить со мной по кружке пива – не более, – и это отражается на его лице. Но внезапно, как вспышка молнии раскалывает небо, так его лицо искажает маска лютой ненависти и злобы. Набухшая кожа гниет и пузырится, пока полностью не исчезает вместе с мышцами. Бездонные глазницы черепа на мгновение впиваются в меня взглядом, обрывки водорослей хаотично колышутся в зубах нижней челюсти, а затем сам череп медленно запрокидывается назад.
Но вместо подбородка и шеи мне открывается лик Сатаны.
Рука самого Дьявола тащит меня вниз.
Огромные бесформенные глаза с миллионами вращающихся зрачков пылают вселенской ненавистью. В них – ужасающая вечность. Они видят тебя сквозь всю твою жизнь с её событиями, мыслями и чувствами вплоть до момента рождения и даже зачатия.
Десятки челюстей с тысячами холодных – гораздо холоднее абсолютного нуля – зубов, словно циркулярные пилы, двигаются вперед в хищном броске.
Затем – крик панического ужаса, холодный пот и лихорадочный озноб, перепуганные родители…
Двадцать девятого марта я выздоровел окончательно.
По этому поводу друзья решили закатить небольшую пирушку; мы собрались у Вовы (естественно, без Сани), закупили пива и, как говорится, "оттягивались".
По домам мы расходились уже поздно, где-то во втором часу ночи.
Я бы поседел, если б узнал, что в соседнем с моим подъезде Саня только что убил Серёгу Михайлова.
