– Что это? – Насторожился Максим.
– Не бойся, не яд. – Фамильярно похлопал по спине Сергей Сергеевич. – Лёгкое успокоительное. Один укольчик, и ты в полном порядке. Мыться, бриться, и за дело. Время не ждёт. Цигель-цигель, ай люлю. Закатывай рукав.
– А это обязательно? – Максим тоскливо покосился на шприц с длинной острой иглой.
– Вот только не говори, что боишься уколов, герой-любовник, – рассмеялся Сергей Сергеевич.
После инъекции Максим почувствовал странную опустошающую лёгкость вкупе с полнейшим пофигизмом – потрясающая анестезия для больной души. Ни радости, ни горечи – тупость и безразличие. Объяви в тот момент по радио ковровую бомбардировку – он ухом бы не повёл. Вместе с тем голова сохранила поразительную ясность мыслей, а тело – чёткость движений – никакой сонливости и заторможенности.
– Классное средство. – Сказал Максим. – Я бы приобрёл парочку ампул.
Но Борис Анатольевич решительно захлопнул саквояж и погрозил узловатым пальцем.
– Нет, этого никак нельзя. Дальше сам справишься.
Пока они занимались медицинскими делами, Сергей Сергеевич обследовал горелое содержимое пепельницы, вытащил уцелевший кусочек фотографии – улыбающееся личико в обрамлении растрёпанных ветром янтарных кудрей, повертел, приблизил к глазам.
– Она?
Максим сумрачно кивнул.
– Ничего особенного. – Кинув беглый взгляд знатока, вынес вердикт врач, – Обычная девица. У нас медсёстры, знаешь, какие девки – о-го-го, закачаешься. Любой стресс стопудово снимают получше любых инъекций. Приходи, познакомлю.
– Это верно. – Блеснул глазом Сергей Сергеевич, – девки у вас гарные. Как на подбор.
– Спасибо, – усмехнулся Максим, – я уж сам как-нибудь.
В Питере расцвело золотое бабье лето. Бросало под ноги шуршащий разноцветный гербарий, завлекало обманчиво ласковым, как поцелуй изменщицы, солнцем, тешило запоздалым увядающим очарованием. Максим старался не поддаваться его обманчивой прелести: закрутит, поманит ложной надеждой, заморочит янтарным дурманом… И огорошит ледяным пришествием зимы.
Максим шёл домой после трудного пятничного дня. Утром четыре пары в универе, после – работа. Всё как всегда. Обыденно до отвращения.
На бульваре миловались парочки. Максим старательно отводил глаза. Прежде чужая влюблённость возбуждал в нём сладостное томление, предвкушение собственного наслаждения. Теперь всё изменилось. Вид счастливых любовников вызывал раздражение, граничащее с глухой злобой. Слушая оды приятелей своим подругам, Максим цинично усмехался: день прозрения недалёк. День превращения прекрасной принцессы в омерзительную жабу… Приятели не спорили, лишь многозначительно переглядывались за его спиной. Максим отлично понимал смысл этих сочувствующих взглядов, и от этого становилось ещё противнее. Жалость, даже дружеская, была унизительна. Постепенно Максим отдалился от друзей, замкнулся в себе и стал поддерживать сугубо деловые отношения. Вскоре он понял, что новый уровень общения его устраивает гораздо больше. Он больше никому не обязан изливать душу, выслушивать советы, объяснять, помогать, сопереживать. Оказалось, что в одиночестве есть своя сила. Рассчитывая лишь на себя, ты никому ничем не обязан. С делового партнёра спросить и потребовать проще, нежели с друга-приятеля, с которым вчера откровенничал за кружечкой пивка. Отрешившись от мыслей о Евгении, Максим направил энергию в деловую сферу. Он преуспел. Вот только пустота в душе разрасталась с каждым днём, принимая угрожающие размеры. И заполнить её не удавалось ни модными вечеринками, ни скоропалительным сексом. Помогали лишь пешие прогулки по Питеру, по любимым, полным векового очарования переулкам и мостикам, где, казалось, время остановило ход, где затёртые биллионами подошв ступени, добродушные окаменелые львы с потрепанными мордами, облупившиеся от груза столетий стены говорили, незримо вздыхая: «И это пройдёт».
