— Я много кого боюсь. Особенно людей, которые вгоняют напильники сквозь ребро прямо в сердце.
— Странное дело, — задумчиво сказал Бови. — Меня в жизни многие боялись — но чем больше они боялись, тем реже признавались, что боятся. Ты первый, кто прямо сразу так и сказал. Это что же выходит — ты боишься меня больше всех? Или совсем не боишься?
— Я вам вот что скажу: держитесь подальше от моей котомки, и нам не придется это выяснять.
Бови засмеялся опять, но его мимика больше напоминала оскал дикой кошки.
— Нравишься ты мне, Элвин Смит.
— Приятно слышать.
— Я знаю человека, которому как раз такие ребята требуются.
Стало быть, этот Бови входит в компанию Тревиса, подумал Элвин.
— Если вы про мистера Тревиса, то мы с ним уже условились, что он пойдет своей дорогой, а я своей.
— Вон оно что, — сказал Бови.
— Вы к нему только в Фивах присоединились?
— Про нож я тебе рассказал, но про свои планы не стану рассказывать.
— Ну, а я из своих секрета не делаю. Я планирую снова лечь спать и попытаться досмотреть сон, который вы прервали, вознамерившись прекратить мой храп.
— Хорошая мысль, — одобрил Бови. — А поскольку я ночью совсем не спал из-за твоего храпа, то займусь тем же самым, пока солнышко не взойдет.
Элвин лег и прижал котомку к себе. К Бови он повернулся спиной, но, конечно, оставил в нем своего «жучка» и мог следить за каждым его движением. Тот долго стоял, глядя на Элвина, и Элвин по биению его сердца и бурной циркуляции крови видел, что тот неспокоен. Что им владело — гнев или страх? Трудно об этом судить, когда лица не видно, да и тогда нелегко. Но его сердечный огонь дал Элвину понять, что Бови принимает какое-то решение.
Не скоро ему удастся уснуть, коли он так взбудоражен. С этой мыслью Элвин проник в Бови и стал успокаивать его.
умеряя его сердцебиение и выравнивая дыхание. Многие думают, что тело всегда откликается на эмоции, но Элвин знал, что бывает и наоборот. Тело ведет, а эмоции подчиняются.
Через пару минут Бови начал зевать, а там и уснул вскоре — не сняв ножа и держа руку поблизости от него.
Интересные, однако, друзья у этого Тревиса.
Артура Стюарта переполняла самоуверенность. Но если ты это чувствуешь и компенсируешь нахальство повышенной осторожностью, ничего дурного с тобой произойти не должно, так ведь? Разве только когда твоя заносчивость преувеличивает в тебе сознание собственной безопасности.
У миз Пегги это называлось «рассуждать вкруговую». Такие рассуждения не приводят никуда — или приводят куда угодно. Думая о миз Пегги, Артур всегда чувствовал себя виноватым из-за того, как он говорит. Да только что пользы говорить правильно? Мулат, навострившийся говорить как джентльмен, — да на него будут смотреть, как на дрессированную обезьяну. Как на собаку, которая ходит на задних лапах. Джентльменом он от этого все равно не станет.
