Старокаширка разделяет новые дома от пустырей и оврагов.
Это старая раздолбанная дорога в зарослях самосева, Ленин по ней когда-то в Горки на дачу ездил и с ружьём на охоту ходил. Но с тех пор появились другие пути-дороги и пролетарские проспекты, а эта запустела. Только стаи диких собак носятся тут, справляя свадьбы. Летом пыль да трава в разбитом асфальте. А Зимой Каширка превращается в узкую обледеневшую по краям колею. Это нейтральная полоса между новостройкой и аборигенами. Кривобокий автобус с вечно серыми замызганными окнами изредка проезжает здесь, тарахтя и дымя, останавливаясь у загадочной гостиницы «Царицыно», обнесенной высоченным забором, как будто это тюрьма, а не гостиница, и пилит дальше куда-то в сторону совхоза им. Ленина, за окружную дорогу. Царицынский парк и пруды с одной стороны простираются до железки. С другой стороны – вплоть до Борисовских прудов есть ещё десяток деревенских домов и плотина. И пустыри… пустыри… с остатками старых корявых яблонь и одичавшей малины в высоких бурьянах.
– Девчонки, пригласите меня в гости, – шепчет Шериф с гадкой улыбкой, – только одного без них, – кивая в сторону «отчаянных», – посидим побазарим.
Но девчонки его избегают, а некрасивая Лягушка ему не нравится. Ему бы хотелось сказочную Лягушку, из песни, а не эту.
Вся компания медленно перемещается по Старокаширке к пригоркам у прудов.
Она в стороне. В стороне от жилья. Опасная своей тайной жизнью.
Засохшая кровь на асфальте напоминает о недавнем побоище лимитчиков из общаги с конницей из совхоза имени Ленина. Это выглядит так: всадники в кирзовых сапогах с матом и свистом налетают на лимитчиков, вооруженных солдатскими ремнями с заточенными пряжками. Лимитчики идут на бой, как на праздник, с песней про «Дом восходящего солнца», исполняемой на русском языке и с верой в глазах, что они точно знают, где стоит этот Дом, «у которого солнце встаёт».
С лимитчиками наши поддерживают дипломатические отношения, – иначе невозможно. Слишком уж силы не равны. Это в основном матёрые деревенские парни, уже отслужившие в армии, – если они и дерутся, так уж с конницей, по-крупному, до крови.
Змей, приятель Шерифа гуляет с моей подругой Машей. У него большой нос с горбинкой, волосы каштановой копной, голубые глаза. Он, как и я ездит в школу в центр, и около трёх возвращается сюда. В автобусе мы с ним и познакомились. Когда он один, – нормальный человек. Хотя это именно он прозвал меня зимой Обезьяной за мой полушубок, сшитый маминой медсестрой из старой шубы серо-бурого меха.
