Было что-то от альбиноса в этом тайном эстете. В речах своих он вторил Морскому Волку: прозревая смысл бытия в поддержании функций организма…
Однажды в бассейне он вздумал меня топить: сперва шутя, затем – вдохновленный моими конвульсиями – все разъяренней. Не вмешайся Андик – чернявый хохотун из Новогрудка, с явной примесью южнославянской крови, – неизвестно, чем бы все закончилось…
Пятый семестр – моя лебединая песнь – по традиции стартовал с колхозной борозды («Как часто видят в поле тех, / Кто был зачислен в Политех!» – каламбурил я со сцены на пороге студенчества и следом разражался катреном, за который меня и вычеркнули из концертной программы: «Мы не чурались выкрутас, / На танцах выражая / Доисторический экстаз / По сбору урожая!»). Ко мне в силки угодила первокурсница – Элина Былина (по отцу – Кацнельсон). Ее клинило на мастурбации – в чем она без зазрения признавалась.
Блуждая по бурелому, я как-то вывел цесарку к полю, посреди которого шахматными пешками торчали льняные снопы. У обочины на двоих осушили бутыль плодово-ягодного.
– Давай поразвратничаем! – лихо мяукнула она.
Я расчехлил спутницу – но та вдруг забилась на стерне автогеном. Пена вокруг рта подтвердила догадку. Прежде я не сталкивался с эпилепсией (не считая семейного предания о несчастной Лиде, приемной дочери тети Тамары). Проезжавший мимо тракторист посоветовал отхлестать припадочную по щекам…
Той осенью мы вновь ютились по-мушкетерски: я и трое соименников. В одно из утр я притворно раскашлялся. Она явилась, как было условлено. Терпкий дух слежавшейся перины щекотал ноздри. Иконка под притолокой укоризненно меняла ракурсы. В замочную скважину пялилась баба-яга – согбенная то ли от старости, то ли из праздного любопытства…
Работягам, за день нахромавшимся по рассыпчатым буртам, хозяйка доложила с порога.
– Ишь, коклюшный! – съязвил Мильчман.
– Живу как хочу! – огрызнулся я, цедя Элине заварку через ситечко.
Андик и Виц угрюмо жевали.
– Распатронил шлюшку – угости Андрюшку! – совсем в духе Бруцкого причмокнул сургучными губами вожак.
Идея выкидного лезвия впервые могла явиться лишь крайне вспыльчивому человеку: это столь же несомненно, как то, что лодку изобрел человек, полными пригоршнями черпавший воду из ручья…
В ответ я щелкнул ножиком – тем самым, которым когда-то пропорол камеры парторгу. (Один из грехов, водящихся за мной: конечно же, это проще, чем грамотно заехать в торец).
– Спрячь перо – кому сказал!
