Туда и направлялся Сириск, неся под мышкой завернутую в плащ картину…
Поначалу, когда по адресу, полученному в справочной, он нашел место жительства директора музея – небольшой, несколько обветшалый особняк, построенный в начале века, – его не захотели впустить: ему холодно сообщили, что господин Асандр болен и никого не принимает, и попытались бесцеремонно захлопнуть дверь, но Сириск столь же бесцеремонно сунул ногу в щель и скороговоркой протараторил, что он коллега господина Асандра из столицы и что у него радостная весть о картине, исчезнувшей из музея. Посоветовавшись с хозяйкой, прислуга впустила-таки его в дом и провела к кабинету. Заявив, что разговор будет конфиденциальным, Сириск вошел один и плотно притворил за собою дверь.
На диване он обнаружил упругого толстячка с малиновым склеротическим румянцем на щеках, лысого, если не считать нескольких жидких прямых прядей, зачесанных назад. Как понял Сириск, это и есть господин Асандр.
– В чем дело? – негодующе произнес господин Асандр, скосив на Сириска глаза. – Я же предупредил, что болен и никого не принимаю.
– Но меня вы, я думаю, примете.
– Я болен, – упрямо повторил господин Асандр. – Какие там приемы?
– Я вас вылечу, – насмешливо возразил Сириск.
– Вы что, врач? – недоверчиво спросил господин Асандр.
– Нет, я ваш коллега, искусствовед, – представился Сириск, на всякий случай не называя имени. И пояснил: – Я тут проездом..
Господин Асандр, сопя и тяжко вздыхая, медленно сел, нашарил шлепанцы.
– У вас в музее несчастье, – продолжал Сириск. – Похищена ценная картина. – Он начал разворачивать плащ. – Но по странному, совершенно удивительному стечению обстоятельств наутро я обнаружил ее в своей машине – видимо, ночью ее подбросили.
Господин Асандр лихо вскочил с дивана.
– Где она?
– Вот! – Сириск небрежно бросил полуразвернутую картину на письменный стол.
Господин Асандр с радостным криком ринулся к картине, а Сириск хладнокровно уселся в кресло и уставился на дрожащего от нетерпения директора, наблюдая, как тот, путаясь торопливыми пальцами в складках плаща, высвобождает картину.
– Я мог бы оставить ее себе, – заговорил Сириск вкрадчиво. – Не так ли? И никто никогда не нашел бы ее. Многие похищенные картины до сих пор не найдены. Но я не сделал этого. Не только потому, что я не вор, – с достоинством продолжал он, – но еще и из принципа… у меня, видите ли, есть свои принципы. Я реалист и отношусь к искусству с позиций реалиста. Но, несмотря на то, что я отношусь к искусству несколько своеобразно, – настоящее искусство я уважаю.
