Конечно, убожество материального положения так называемой “интеллихенции” в советское время - общее место, но подавляющее большинство пыталось сохранить минимальное достоинство и человеческий облик - хотя бы во внешнем виде. Здесь же все это было зашито на живую нитку и отброшено за ненадобностью.
Плюс элементы драмы в так называемой частнойжизни. Григорий Петрович (так звали героя) жил один с очень пожилым отцом где-то в новостройках за Ждановской, в коммунальной квартире, на очень скромный оклад, научной степени у негоне было, семьи не было, подруги не было (этокак-то сразу становится всем известно), кажется где-то были взрослый сын или дочь, навещавшие отца примерно раз в году.
Кстати, институт (или система) расправилась сним очень жестоко: спустя лет шесть-семь после описываемых событий, в разгар “реформ”, я встретился с кем-то из наших в метро на Смоленке. Во время настоящих сокращений в 90-е годы его уволили одним из первых, хотя работник он был очень хороший, ведь кроме науки (не поднимается рука поставить кавычки) у него в этойжизни ничего и никого не было, может быть, разве излишняя самокритичность, но это же не порок…
Наиболее вероятноймне кажется версия, что его уволили просто за внешний вид, хотя, конечно, в глубине, я думаю, было то же самое, что у меня: раздражение от несоответствия моменту.
Возможно, кстати, что я действительно просмотрел исчезающий типаж: настоящего ученого, дервиша, саману, отшельника, человека, поднявшегося над житейской суетой, презревшего условности, очередного Николая Федорова или какого-нибудь героя Андрея Платонова, но…
Я же говорю: он меня раздражал.
Размышляя мимолетно на эту тему, замечу, что в любой системе, даже самой либеральной, видимо, лучше (безопаснее уж точно) быть диссидентом - маргиналом, чем адептом, так как, увы, общеизвестно, что беспощаднее всего Система бьет по своим. Даже по самым своим.
Кстати, интересно, никто не интересуется, почему по своим? Какая тут зоопсихология?
Ну это всё теория, которая, мой друг, суха, а древо жизни зеленеет. И, так сказать, “на практике” я поступил следующим образом.
Когда высокая аттестационная комиссия, ознакомившись с отвратительной характеристикой, которую мне дал Геннадий Николаевич, формально спросила:
- А кто у вас научный руководитель?..
Я наивно и (честное слово!), ничего не подозревая, назвал Григория Петровича.
(А его действительно назначили моим руководителем, когда убедились в моем трехсотпроцентном нежелании трудится. Потому что 1) каждому молодому специалисту в те времена был положен научный руководитель и 2) в моем случае любое “руководство” превращалось в чистой воды фикцию… И я так понимаю, что наш Геннадий Николаевич как человек не без чувства юмора решил довести дело со мной до логического конца - то есть полного абсурда…)
