История моего безделья | страница 28
Впрочем, ирония, “хрустальный смех” слышится и здесь: пять лет он проводит под Иркутском, занимаясь угледобычей открытым способом в месте, которое на геологическом языке называется “Канским амфитеатром”. Неплохие гастроли для Пражской консерватории… Впрочем, еще не финал: в лагере он сильно повреждает ногу, да так, что ножные регистры органа становятся для него недоступны. В 55-м его реабилитируют, он возвращается, но, разумеется, не домой, в Прагу - ну кто же его отпустит, а в Москву…
Финальная сцена “повести” досих пор кажетсямне очень удачной, хотя и несколько вялой.
Вот она:
Однажды Учитель попросил В. зачем-то прийти к нему домой. Я уже не помню, зачем - то ли это был обычный урок, то ли В. должен был что-то принести, выполнить какое-то мелкое поручение. В. все сделал, но почему-то пришел раньше назначенного срока. Или маэстро опоздал. И В. некоторое время болтался возле его дома, во дворе. Обычный московский двор начала 80-х годов, кажется, район Кунцева: детская площадка, качели, гаражи, скамейки…
И вдруг В. увидел своего учителя.
Это тоже надо петь.
Надеюсь все же, что неожиданное оптимистическое (тьфу-тьфу) завершение века застало учителя В. в живых и он благополучно уехал в 90-х на историческую родину, догуливать и додумывать во время прогулок по-над Влтавой то, что не додумал в 30-х.
Вывод?
То есть о чем предположительно мог бы подумать органный учитель В. во время своих прогулок?
Никогда не надо отчаиваться?
Не знаю. Осторожнее надо быть.
Вот: НАДО БЫТЬ ОЧЕНЬ ОСТОРОЖНЫМ.
Очень. История - опасная штука.
Послесловие
Заканчивая эту главу, дополнительно могу сообщить: я “проработал” в “институте нефти” 4 года и, несмотря на то, что это было очень далеко и приходилось очень рано вставать, уходить не хотелось. Хотя и завлаб Геннадий Николаевич, гад, периодически приставал:
- Почему вы ничего не делаете?!