Тогда все было понятно и просто. Эльфы стоят на страже добра, островитяне их союзники, а атланты хоть и недруги, поклоняющиеся богу войны, но неплохие торговые партнеры. Но стоило власти в Миа укрепиться и, казалось, мирной жизни уже ничто не угрожало, как разразилась катастрофа. С Атлантиды приходили все более удручающие известия о злодеяниях императорской стражи, островитяне все чаще взывали к Орланду с просьбой оградить их от жертвоприношений Рину. Сильно натянутые отношения окончательно порвались, когда эльфы узнали о Силирии, погроме друидского селения и об изгнании магии из Голоноса. Прошло еще пара лет, и разум помутился у самих детей Иммариэли. Забыв о прежней дружбе, эльфы повсеместно начали выжигать мозги островитянам, используя их в качестве пушечного мяса и покрывая свои деяния мыслью о превосходстве эльфийской расы над остальными. Постыдную идею не выпускали наружу, нося в себе, подобно позорному ребенку, но об этом думали все. Не раз при появлении в обществе эльфов представителя иной расы устанавливалось ледяное тяжкое молчание, давящее на грудь вошедшего хуже могильной плиты. Неукротимо копилось недовольство, были позабыты слова древних величественных песен о братстве всех существ, на умы наползало кровавое пятно безумия. Что заставляло людей забыть свою честь и достоинство и уподобиться диким зверям, хотя, даже животные не способны на предательство, по крайней мере, на предательство под маской добра? Может быть, где-то глубоко сидящий в каждом пресловутый инстинкт самосохранения, неумолимое желание выжить ценой любой подлости и низости. Продать свою свободу, душу, лишь бы жить. Ослепнуть, оглохнуть, но чувствовать всей кожей ласковые прикосновения солнца, после ливневую свежесть воздуха, трепетание дубравы от легчайшего дуновения ветерка. А совесть возможно заглушить, даже убить, в конце-концов, что значит пара ночных кошмаров, когда ты тешишь себя мыслью: "Не сегодня-завтра я совершу подвиг, искуплю свою вину и заживу еще более спокойно и счастливо, чем до этого".
Люди словно не понимали, вернее, боялись понять, что единожды совершенное предательство пускает весьма глубокие ростки в душе, зарождает уверенность, что тебе все будет прощено на милосердном суде небес. Ардалион хмыкнул и пришпорил лошадь. Он не обольщал себя своим будущим, прекрасно осознавая собственные грехи. Обходить спорные моменты этики и морали эльфийского общества последних лет ему помогала преданность Орланду. Эльф уподобился ножу, который может убить человека или разрезать хлеб, во всем покоряясь хозяину. Но кому придет мысль винить в преступлении орудие, а не руку, направляющую его. Пока Ардалиону было легко прикрывать свою честь подобными рассуждениями, но совесть уже не довольствовалась одним и тем же блюдом на протяжении такого количества времени. Поэтому-то следопыт и взялся за порученное королем дело с плохо скрытой неохотой, поэтому с таким ужасом он ожидал объяснительного разговора с атлантами и поэтому так часто у него перед мысленным взором стояло лицо Дрианы – девушки, которую эльфы предали и по сути, лишив права выбора, отобрали надежду на завтра.
