— Буря ее стерла, — говорит Гест, показывая ему рыбью голову на конце рукояти.
В кипучих буднях Бё он потихоньку оттаивает. По сравнению с Йорвой эта усадьба настоящее село — четыре больших дома, множество светелок, клетей, овчарен, конюшен и коровников, — и проживает здесь больше пятидесяти душ, а лежит Бё на открытой равнине, вдали округлыми валами высятся горы, кругом загоны для лошадей и просторные огороженные участки. Хвитау, широкая, тихая, плавной дугой огибает все поместье, она совершенно не похожа на вечно беснующуюся Хитарау. А сколько вокруг голосов и улыбок! Гесту разговоры непривычны, здесь же людской гомон не утихает с утра до вечера, в доме чисто, просторно, на стенах светлые ковры, снег вокруг домов аккуратно утоптан, всюду играют детишки. Чтобы постирать, женщинам нет нужды спускаться к реке по глубокому, чуть не по колено, снегу, воду им приносят, и стирают они под крышей, очаг горит круглые сутки, золу выгребают каждое утро, на стол подают мясо и рыбу, молочную сыворотку и хлеб, и голоса, голоса — гудят, точно улей.
Постепенно и Гест начинает разговаривать, сперва с Гуннаром и Свейном, потом с сестрами, а там и с трэлями и домочадцами, рассказывает о Йорве или повторяет услышанные фразы, словно бесценные стихи, и в конце концов уже не может остановить словесный поток. Он опять принимается корчить гримасы, особенно когда хочет развеселить Свейна, который ходит за ним по пятам и клянется, что готов умереть за него. Правда, Свейну гримасы не нравятся, поэтому Гест, спокойно глядя на него, говорит, что он только-только с мороза и гримасничает не нарочно, дрожь от холода пробирает, и вытягивает руки, хочет показать, как они трясутся, но руки спокойны, даже не думают дрожать.
Он отморозил левую щеку и левое ухо, и на одной ноге два ногтя посинели, так что о поездке к Клеппъярну Старому во Флокадаль и речи нет, заботами Хельги. Вместо этого к хёвдингу отряжают гонца, и Клеппъярн сам приезжает в Бё, в сопровождении двух одетых в кольчуги воинов. Из-под тяжелых бровей старик пристально разглядывает Геста — наверно, вот так же он разглядывает выброшенного на берег кита, прикидывает, сильно ли он подгнил, сколько в нем весу, сколько ворвани, а в особенности кумекает, кто бы мог предъявить права на тушу, — а потом они с Торстейном уединяются за закрытыми дверями и до глубокой ночи о чем-то беседуют. Наутро, после отъезда Клеппъярна, Гесту мнится на лице дяди печать новой тревоги, хоть его и уверяют, что Клеппъярн тоже согласился оказать ему поддержку.
