— Ты же, вроде, должен быть у Слащёва…
Тут на меня накатила дурнота, и я не расслышал его ответа.
— …приглядел, себе тут кого-нибудь… женского полу?
Я боялся засмеяться, боли опять сцапали бы меня в свои нежные ручки.
— Трепло… Дай лучше зеркало… хочу посмотреться. Он развел руками и беспомощно улыбнулся.
— Зеркала нет подходящего? Да я же видел… Качает головой.
— Что, до такой степени?
Никифоров поднял брови, глядя в сторону. Вяло пожал плечами, мол, степень как степень, далась она тебе, Мишка, эта самая степень.
— Ладно… тезка… отверни одеяло… отвернул?
— Да вроде.
— Как там у меня… нога? Левая.
— Да… не разберешь. Вся в доспехах.
— Но она вообще-то есть?
— Есть.
— Точно?
— Да что за глупости, брат, я ж тебе ясно… Точно?!
— Твоя левая нога на месте, Мишка.
— Спасибо что пришел. Правда. Тут паршиво…
Я видел, что ему до смерти хочется спросить что-то важное, но он никак не наберется храбрости.
— Ты… потрогай мои пальцы.
— Да тут не доберешься.
— Доберись, очень тебя прошу. Он завозился.
— Что? Как?
— Держу тебя за твой дурацкий палец.
— Не чувствую. Я ничего не чувствую! Я ничего не чувствую!
— Не ори!
Никифоров, как видно, сжал посильнее, и я ощутил: да, есть у меня палец, палец у меня на месте, жив-здоров мой милый пальчик. Какое счастье!
— Теперь верю…
Он встал, потоптался и, кажется, собирался уйти. Но вместо этого, приглушив голос, Никифоров задал вопрос, ради которого, наверное, приходил сюда, да только никак не решался выговорить:
— Половины наших уже нет. Или даже больше. Я не знаю, получится ли что-нибудь у нас, но только, думаю, ничего не получится. Всё. Так?
— Скорее всего, ты прав.
— Знаешь, брат, а может, оно и к лучшему.
— В каком смысле?
— В таком. После девятьсот девятнадцатого года сколько народу в России поумирало, если считать до июля две тыщи пятого? Миллионы. Сотни даже миллионов. Так?
— Пожалуй, так.
— Куда же они денутся, если мы все тут перекроим? Пропадут совсем? Конечно, злодеи-то ладно, пусть пропадают, но ведь и хороших людей пропадет тьма. И обычных тоже, ну, средних. Выходит, зря они жили? Зря работали, зря маялись, зря любили друг друга, зря детей растили? А кто душу спас ив рай попал — тоже зря? Вынут его оттуда или прямо там душа рассеется? Думал ты о таком? Ты же умный. А?
— Думал.
— И?
— Не знаю…
* * *
Через пару недель мы опять встретились с ним. Улыбались, говорили ничего не значащие слова… «Как нога?» — «А как с харчами?» — «Жив, и слава Богу…» Но к тому тревожному разговору так и не вернулись.
