— Да, я много в жизни грешил… — задумчиво произнес он. — А ведь я не всегда был таким! Когда-то у меня были идеалы, но меня ткнули во всю эту мерзость, как и всех нас.
— Мы сбились с пути веры, — возгласила она с экзальтацией, которая к ней никак не шла. — За это бог нас покарал.
Хольт с чувством разочарования подумал, что это не ее слова, ей не пришлось с трудом их подбирать; должно быть, она все это часто слышала и сама повторяла.
— Война, и ниспосланные нам испытания, и миллионы убитых учат, что мы должны вернуться к богу.
— Положим, что так, — сказал он, все больше разочаровываясь. Встал с дивана и прошел на середину комнаты. — С чего же мне начать возвращение к богу?
— Когда ты последний раз молился? — спросила она.
Он засунул руки в карманы и сверху вниз глядел в ее покрасневшее от экзальтации лицо. И вдруг ему вспомнилась сестра Регина; сестра Регина тоже говорила: «Попробуйте молиться!» Но, как и тогда, что-то в Хольте восставало, росло, в нем закипало раздражение. Не хочу никакого бога! — подумал он. Это люди, люди повинны в нужде, в страданиях, в миллионах убитых, может быть, потому, что несовершенны или еще почему-то. Бог не может быть повинен, иначе все проклянешь!
Внезапно Хольт будто издали увидел всю свою жизнь: да, он заблудился, но не он один свернул на ложный путь, и он знал; никакой бог в этом не повинен. Ибо одна истина на веки вечные врезалась в его сознание: не провидение, не судьба, не воля божья направляли шаги людей, нет, человек распоряжался судьбой человека, власть провидения — это власть людей над людьми. Но почему один — властитель, а другой — безвластный, откуда у властителя берется власть над безвластными, кто распределяет роли, кто устанавливает мерила добра и зла, справедливости и несправедливости и почему люди друг другу враги и их разделяет пропасть — всего этого Хольт не знал. Но одно он знал твердо: надо неустанно допытываться ответа на все «почему», начать наконец все сначала, искать, спрашивать, так, как ему однажды смутно рисовалось, на случай, если доведется уцелеть и жить дальше, — только это могло дать смысл и направление его жизни.
Хольт глядел на огоньки елочных свечей. Он думал о Гундель. И вслух, хотя обращался только к себе, спросил:
— Как это мне раньше не пришло в голову? Неужели надо было сперва растоптать и загубить единственное, что у меня еще оставалось? — Тут только он вспомнил о сестре Марии. Она сидела на диване, но была где-то очень далеко. — Я знаю, если бы не ты, меня, возможно, не было бы в живых, — сказал он и, жалея ее, добавил: — Спасибо тебе! Но никто и ничто меня не удержит. Может быть, некоторым утешением послужит тебе то, что я ухожу отсюда умнее, чем пришел.
