— И это вас мучает, да? — спросил немного погодя Мюллер. И повторил: — Стоял и смотрел… — Взгляд его был устремлен куда-то поверх Хольта. — Целый народ стоял и смотрел… — Он расстегнул ватник, распустил шарф. — Завтра утром ждите меня у заводских ворот. Вы пойдете со мной и заявите, где находится могила.
Школа скоро вовсе опостылела Хольту, он уже не пытался разобраться в том, что проходили. Сидел в классе и мысленно перебирал прошлое. Все чаще вспоминался ему Зепп Гомулка. Отец Зеппа, адвокат Гомулка, написал Гундель, что по каким-то срочным делам должен выехать из Нюрнберга в Дрезден. Сейчас он уже, верно, в Дрездене. В свое время адвокат оказался единственным человеком, который знал что-то похожее на путь, и указал его сыну…
Хольт поехал в Дрезден. Он никому ничего не сказал. Оставил на заводе записку для Гундель и просил ее сообщить отцу.
Поездка была трудной. Хольт висел на подножке, а когда наконец, стиснутый со всех сторон, очутился в переполненном купе, вдруг спросил себя, а что ему, собственно, нужно от отца Зеппа.
Гомулки он не застал. Адвокат уже уехал в Берлин, сообщила его невестка, жена зубного врача, когда Хольт, наконец, добрался до соседнего с Дрезденом городка Радебейля. Хольт тут же пустился в обратный путь. Вряд ли это его огорчило, он скорее испытывал облегчение.
Хольт шагал по направлению к Дрездену. Дойдя до Эльбы, он спустился по откосу и зашел далеко вперед по одной из бун. Серая без блеска вода клокотала, огибая камни, и закручивалась воронкой; в водовороте неустанно описывала круг пустая бутылка. Хорошо, что он не встретил Гомулку. Вряд ли он услышал бы от адвоката что-либо, кроме его обычных латинских сентенций. Но что же теперь делать? Плыть по течению, куда понесет, ведь всякая река куда-то впадает.
Стал накрапывать дождь, низко нависли тучи, смеркалось. Накинув плащ-палатку, Хольт быстро зашагал к городу. Внезапно он очутился у ярко освещенного подъезда бара, заплатил за вход и молча уселся неподалеку от толкучки танцующих. За его столик сели три девушки, совсем молоденькие, в вечерних платьях, которые, видно, сами смастерили из старья. Дам было больше, чем кавалеров, и при каждом новом танце накрашенные лица выжидающе, даже требовательно поворачивались к Хольту. Но он не обращал внимания. Хольт курил свои последние сигареты, нащупал в кармане последние деньги. Наконец кельнер принес какое-то питье, именуемое альколат, несусветно дорогое. Хольт выпил и заказал еще.
