Доктор ухмыльнулся: тональность предстоящего общения была этими словами определена, и он постарался ответить в том же ключе:
– Опять нарушаем? Сюда, по-твоему, зачем людей кладут? Чтобы они шум поднимали? Вот посмотри: все лежат тихо, по правилам, а ты и тут отличился. Прямо скандал с тобой.
И, не выдержав все-таки, обнял воскресшего – достаточно осторожно, правда, чтобы не потревожить рану, на которую, впрочем (вернее – на которые, поскольку тут был и вход, и выход), была наложена соответствующая повязка: с телами неопределенного статуса полагалось обращаться так же, как с несомненно живыми.
Подвергнутый объятию похлопал Мака Сирона правой рукой по спине, скорее всего, чтобы убедиться, что с этой конечностью все более или менее в порядке; левая пока оставалась неподвижной – Лен Казус еще не рискнул опробовать и ее. Были и у врача, и у пациента дела и более важные и срочные. У врача в первую очередь:
– Как себя чувствуешь? О прочем – потом. Испытываешь боль?
– Это она меня испытывает, – ответил Казус. – Но в пределах допустимого – если память меня не подводит.
Врач его понял, потому что знал: у Казуса уже и до этого было три ранения, из них, правда, одно легкое. Так что у следопыта было с чем сравнивать.
– Головокружение, слабость?
– Да вроде бы все в норме. Как пуля прошла? Или сидит во мне?
– Навылет.
– Вы тут все замотали, ничего не пойму. Это вход?
– Вход в спине.
– Сильно промазали?
– Судя по месту – выстрел был профессиональный. На-ка, проглоти и запей.
– А ну тебя с твоей химией. Профессионально? Почему же я живой? Хотя… Долго я провалялся?
– Полсуток. Ты не заговаривай мне зубы, глотай. У тебя же сейчас все процессы пойдут в ход, а тебя по сути лечить и не начинали, ты же признан покойником. Чего доброго, начнется сепсис, тогда…
– Эй, эй, ты чего это?
– Не верти задницей, иначе не туда воткну. Да не кривись, это же безыгольный. Вот так…
– Садисты вы все, вот что.
– Да, это ты задал хитрый вопрос: почему ты жив. С этим еще разобраться нужно. Во всяком случае, в коме ты был прямо-таки образцовой, впору студентам демонстрировать. Когда тебя привезли, тут все поверили, что тебе хана. Дежурство не мое было…
Разговаривая, Сирон осторожно снимал повязку. Она не очень-то и присохла: кровотечения почти не было.
– А будь твое – ты, конечно, сразу бы все понял?
– Все – не гарантирую, но в смерти усомнился бы – зная твой пакостный характер. Так вот почему ты жив. Потому что пуля отклонилась – уже войдя в тело. Словно отразилась от чего-то, вместо того чтобы пробить или перебить. Вот посмотрим тебя на просвет…
